21 апреля

Мои женщины решили циклевать пол. Я сопротивлялся, но всё тщетно. 10-го пришёл мастер – Николай Никитич. И вот наступили десять дней, которые потрясли квартиру. Вещи сдвинуты, разбросаны, ворохами лежит стружка, застеленный газетами отциклёванный пол, шурум-бурум, – не то вокзал, не то базар: жить невозможно. Сплошной дискомфорт. Один только кот радовался: ему разрешили лазать везде, он ворошил бумаги и представлял себе, что живёт где-то в лесу или в джунглях.

Но не только ералаш выводил из себя, сам мастер доставлял неудобства. Немного поддавши (а какой мастер не пьёт?!), он становился жутко словоохотливым и нёс ахинею, то о беспорядках в своём строительном тресте, то о том, как освобождал Венгрию в 56-м году, то вообще о политике, в которой мнил себя докой: «Я ведь политикан, юморист». И всё страшно косноязычно, смешно и крайне нудно.

4 мая

Первого мая в половине десятого отправились погулять. Доехали до Белорусского, а там пешком до Маяковки, по Садовому кольцу, свернули на Калининский проспект, далее до Военторга, потом через переулочек на Гоголевский бульвар и до метро «Кропоткинская». От «Сокола» снова пешком.

И хотя была прекрасная погода, и было вроде много народу, и хотя были цветы и дети, всё-таки особой праздничной приподнятости мы не ощутили. Увы, это не карнавал в Рио. Люди сдержанно покупали у частников свистульки «уйди-уйди», чинно ели мороженое, озабоченно закупали десятками бутерброды с дефицитной рыбой, – никто не пел песен, не было беззаботного счастливого смеха, ликования. Всё было просто, сухо и непразднично. Лишь на Гоголевском бульваре было какое-то подобие веселья: конкурирующие группы школьников с гитарами да притомившиеся демонстранты с бутылками, расположившиеся, как фирменные хиппи, на травке. Вот и всё.

23 мая

Более четырёх недель солнце щедро колошматило столицу, нагревая дома, землю и затылки трудящихся… В Москве +30, в Сухуми – +15. Климатические трюки.

Как не любить Светило золотое,

Надежду запредельную Земли.

О, вечное, высокое, святое,

Созвучью нежных строк моих внемли… –

восторженно писал Константин Бальмонт. Но всё хорошо в умеренных дозах. И когда «Светило золотое» занахальничало, ужасно потянуло в тенёк, в прохладу, в Софрино. Пробили путёвки. Собрали вещички. Тронулись в пятницу, 16 мая, в 18.00 от Комитета… С Голубого озера вернулись к обеду… Я припал к телевизору – «Динамо» – «Арарат». Моим соседом оказался бывший тренер сборной СССР Николай Морозов. Поболтали про нынешнее и минувшее. К вящему удовольствию Морозова я даже вспомнил команду ВВС 1947 года, в которой он выступал вместе с Бобровым и Крижевским.

Поужинали и отправились в лес на другую сторону: Пугачи, Николаенки, Марьяна с Трусовым, Ще и я. Ай-яй-яй, компания! Что означает по-русски: ой-ой-ой, коллектив!..

Вечер был элегический. Прозрачный и медленно сгущающийся в синеву воздух, лесной дых-очаровашечка, птички и какая-то разлитая во всём пространстве безмятежность, мягкость, млеющая нега, когда душа сбросила с себя панцирь забот, разомлела и расслабилась, как купчиха за чаем на картине Кустодиева. И тут все пристали к Толе: ну спой! И он запел, сначала про грозную дубинушку, а потом перешёл на более мирные ромашки, которые кончились, а их соседи – лютики – к тому ж завяли. Пение так увлекло всех, что скоро грянули марши: нахимовцев, 26 июля:

Аделанте! Кубано!

Ке Куба премьерано нуэстра героизма

Солдатос алапатрия альбера!

(Вперёд, Куба! Нас Куба наградит героизмом, и мы все солдаты…)

Ор стоял страшный, он на равных конкурировал с мотоциклетным треском. Уже совсем стемнело, и вдруг – о, чудо! Где-то в зелени защёлкал, завздыхал настоящий артист – соловей. Я не знаю, было ли это пульканье, дробь, раскат, лешева дудка, кукушкин перелёт или другие колена, но это было прекрасно! Мы стояли как вкопанные и слушали…

29 мая

Хотя и бегло, но записать надо. Жизнь состоит не только из работы и приятных дней в Софрино, но и из кое-чего печального. Странно, в Софрино ярко светило солнце, был летний май, и мы переживали состояние расслабления, приправленного даже блаженством. Казалось, мир так и замрёт в этом чувстве. Но… Это чёрное «Но», эта диалектика, на которой всё держится и всё, разумеется, развивается. В субботу, 24 мая, под вечер позвонил Хачатуров и сказал: «С Витей плохо…» Потом сделал паузу и добавил: «А Виктора уже нет…»

Что было дальше?.. «А дальше – тишина…» Нет, слава Богу, была машинка, была работа и были мысли в связи с Шестым томом. Это явилось как спасение…

В понедельник, 26 мая, в половине девятого утра встретились Хачатуров, Трофимов и я. Горевать было некогда: нужно было хлопотать о захоронении… Поехали в морг, благо он напротив хачатуровского дома, в одной из градских больниц. Пока Хача хлопотал о печальных делах, я разговаривал с врачом, который вскрывал Шестерикова. Хороший такой усталый и старый человек. Михаил Иванович Лебедев сказал: «Инфаркт прогрессировал… Началось известкование венозной артерии… цирроз печени. Он был обречён…» Но ведь 49 лет! Почему?! Такова жизнь. Наша дань XX веку: стрессовые ситуации, волнения, беспокойства, переживания… «земное сердце уставало, так много лет, так много дней…»

Смерть всегда вносит в нашу жизнь ужасающую ясность, неожиданно прозреваешь и видишь, что надо было делать, как надо поступать. Я не говорю за других, но я ему недодал тепла и участия, но это я обнаружил только тогда, когда его не стало…

А дальше крематорий в Архангельско-Никольском. Небо было мрачно. Холодный ветер рвал плащи. Было жутко дискомфортно… опять этот красивый большой зал со свечами и музыка, на этот раз играли двое. Музыка заполняла все своды, весь зал, всю душу. Такая кроткая, величественная, хоральная… Разверзлась металлическая створка, – и гроб опустился вниз, навсегда увлекая за собой розово-жёлтое лицо Шестерикова с какой-то сардонической, мрачно-издевательской складкой у рта.

Как ужасно, человек умер и оказывается беззащитным: его слова, его жизнь, его имя достаются живым, которые вольны с ними делать, что хочешь: хулить или хвалить, извращать, неверно толковать. Канонизировать…

13 июня

Играли на запасном поле «Серпа и Молота», на траве, сначала 4 на 4, потом – 5 на 5. Давидовский, Костроменко, Алексеев и я против Аркадия Комарова, Игоря Добронравова и Володи Соловьёва. Остальные – молодые ребята, моложе моей дочери. И ничего. Вполне получилось.

Сначала мы проигрывали 0:5, а в итоге всего ничего – 5:6. Один гол забил я: коленкой получил длинный пас и «замкнул» штангу. Сделал несколько рывков и на скорости