катается по полу, хватаясь за голову. Над ним возвышаются секретарь Чон и госпожа Чхве с палкой в руках. Ну и новость!

Чхве вырубила генерального?! Вау!

Не успеваю отойти от шока, как Хану заламывает руки непослушному «ребенку», а Джуён подбегает ко мне и берет под локоть, пока я обессиленно не плюхнулась на пол.

– Все будет хорошо, не бойся! – убеждает она меня.

Вцепляюсь в девушку обеими руками, до конца не верю, что все происходит по-настоящему. Мы спасены?..

– Надо вызвать полицию, где-то в здании еще два головореза Минхо! – шепчу подруге, голос дрожит от волнения.

– Не переживай. Нам повезло, что это были именно головорезы, а не верная свита. Такие понимают лишь язык денег, а председатель Пак говорит на нем в совершенстве. Он предложил крупную сумму, они уехали.

– Слава богу! – шумно выдыхаю, но успокоиться не могу: разборка в самом разгаре.

Оборачиваюсь к Соджину. Парень сидит на полу и держит брата на руках. От душераздирающего зрелища слезы на глаза наворачиваются. Не хочу, чтобы он проходил через это вновь, только не очередная утрата.

– Скорая! Нам нужна скорая! – почти кричу.

Джуён накрывает мои дрожащие пальцы ладонями.

– Мы уже вызвали на всякий случай, хоть и надеялись, что она не пригодится, – с грустью говорит госпожа Чхве, глядя на раненого парня.

– Спасибо! – искренне благодарю, различая звуки сирены, доносящиеся снаружи.

Еще мгновение, и комната заполняется лучом надежды в виде медицинских работников. Бригада подбегает к пострадавшему. Соджин противится вмешательству, пусть и осознает – оно необходимо. Хочу подойти к нему, утешить, но не сомневаюсь: Киму необходимо побыть с братом и сделать все, что в его силах.

– Эй, слышишь? – обращается ко мне Джуён, вынуждая переключить внимание на Сохёна, который, как ни странно, что-то бормочет по-английски.

– Тебя девушка вообще-то ждет. Красивая… – говорит он. – Если опять облажаешься, а ты точно облажаешься, я непременно отобью у тебя нуну[52].

Я расслабляюсь, не полностью, но хоть выдохнуть нормально получается. Ранение, вероятно, не столь серьезное, раз малой умудряется подтрунивать над старшим братом.

Все будет хорошо, должно быть!

В итоге Хану, переговорив с председателем, следует за врачами, а Джуён вызывается отвезти Пака-старшего до больницы, успевая шепнуть напоследок:

– Ой, не могу… Посмотри на секретаря! Разве Чон не мужественный? Такой надежный, сильный… Может, позвать его на свидание?

Но я ее уже не слушаю, растворяясь во взгляде любимых глаз, который пристально смотрят на меня.

Дальше не могу следить за развитием события: все мысли концентрируются на Соджине, приближающемся ко мне. Пальцы мигом касаются плеч парня. Ким начинает говорить… на корейском, блин.

Решено, с завтрашнего дня активно начинаю учить язык!

– Прости, забылся. Как ты? Нормально? – Голос пропитан тревогой и заботой.

Мои губы трогает улыбка, усталая, но самая что ни на есть настоящая.

– Да, все хорошо, – отвечаю и в ту же секунду оказываюсь в крепких объятиях.

Утыкаюсь носом в мужскую грудь. Знакомые тепло и запах обволакивают, приносят желанный покой. Руки крепко сцепляются за надежной спиной, и, будь моя воля, стояла бы так вечно. Мы словно растворяемся в дыхании друг друга. Хочу провалиться в момент окончательно, бесповоротно, но ноющее под ложечкой чувство тревоги не позволяет.

И вдруг понимаю причину – не вижу генерального.

– А где Минхо?

Соджин вздрагивает, но меня из рук не выпускает, наоборот, прижимает сильнее, пытаясь огородить от враждебного мира. Невольно улыбаюсь, ощущая себя в полной безопасности.

К нам подходит председатель, сообщая, что его люди забрали генерального. Мужчина просит дозволения разобраться с сыном самостоятельно, но Ким взрывается новой волной протеста и возмущения. Смотрю на любимую мордашку, нежно касаясь щеки парня, намекая, что сейчас лучше просто выдохнуть.

Соджин кивает и, кажется, смиряется. Затем решительно, но нежно берет меня за руку и командует: «Идем», – так по-свойски, привычно и мило.

Жар приливает к лицу и сердцу. Не спорю, не сопротивляюсь – подчиняюсь. Ведь я готова пойти за этим человеком хоть на край света. В горе и радости, в болезни и здравии… плевать, главное вместе.

Глава 39

Ким Соджин

Оглушающий пульс в висках отбивает ровно три удара. Три жалких секунды, за которые я успеваю умереть и воскреснуть, чтобы не позволить Сохёну рухнуть наземь.

Неведомой силой меня отбрасывает от Соколовой в сторону брата. Подхватываю опадающее тело, коленями врезаясь в грязный бетонный пол. Держу голову ладонью, как новорожденному, заглядывая в тяжело моргающие глаза, смотрящие на меня с любовью.

Помню, как омма после возвращения из роддома впервые позволила подержать малыша – я испытывал трепет и такую всепоглощающую любовь, что впору было задохнуться. Маленькое существо, с крошечными ручками, опухшими глазками, круглыми розовыми щеками, только и делающее, что открывающее ротик в поисках молока. Ничего не знающее о жизни, не понимающее слов, не умеющее отличать зло от добра и пока еще не имеющее планов на будущее, но уже человек! Родная плоть, младший брат.

И сейчас он вновь в моих руках… истекает кровью…

– Сохён… Что же ты наделал? Зачем?.. – натужно срывается с пересохших губ.

Слезы застилают глаза, но периферическим зрением улавливаю, что кто-то бросился на Минхо, повалил его на пол, скрутил. Мимо проносится… женщина? Джуён… или я брежу? Ее звонкий голос доносится до сознания, словно пробиваясь через толщу воды. Маша! Она зовет Соколову и убеждает девушку, что все будет хорошо.

А будет ли?..

– Хён, – обращается ко мне брат и кладет ладонь поверх моей руки, зажимающей кровоточащую рану в левом боку. Пальцы – холодные как лед. – Хён, послушай, абоджи… то есть господин Пак… он тебе не враг. Он хороший человек и вырастил меня… – Сохён начинает кашлять. Изо рта вылетает сгусток крови.

Моя жизнь вновь обрывается на мгновение.

– Молчи, брат, не трать силы, – звучно всхлипываю я, более не в силах сдерживать катящиеся по щекам слезы, и вскидываю голову, начиная истошно кричать: – Вызовите скорую! Пожалуйста! Кто-нибудь! Нам нужна чертова скорая! Сохён, не отключайся!

Брат тяжело прикрывает веки, сдавливая мою руку сильнее.

– Скорая уже едет, Соджин, – слышу голос Чон Хану, но не вижу секретаря, ничего не вижу, кроме искаженного болью лица младшего братишки.

– Хён… – криво усмехается он, – а ведь я круче тебя.

– Что? – не до конца расслышав, склоняюсь ниже.

– У меня восемь юниорских кубков, а у тебя всего три… – глухо хихикает брат, чем, пусть на секунду, но разжимает стальные тиски горя, сдавившие мою грудь.

– Я бросил хоккей в тринадцать, придурок, – улыбаюсь и вдруг вижу, как к нам на коленях ползет председатель.

«Что? Нет!