и поэтому на станции постоянно имелось женское общество.

Самой яркой представительницей его несомненно являлась Белла.

С этой небольшой изящной собакой я познакомилась в первые дни. До меня в живом уголке работала другая девушка, Лена, и вот, как-то зайдя к ней, я заметила сидящую на полу возле клеток песочно-желтую собаку с черным седлом на спине. Увидев незваную гостью, животное насторожилось, подняв уши, и воззрилось умными карими глазами. Я припомнила, что уже встречала ее у ворот станции, где она, словно вахтерша, проверяла сумку у каждого входящего.

— А это кто? — кивнула я на собаку.

— Наша Белла, — объяснила Лена. — Она на станции живет. А сюда приходит ко мне в гости. Она здесь самая умная, — прибавила она таким тоном, словно имела в виду: самая умная не только среди собак, но и среди людей.

Я подошла, наклонилась к собаке. Белла тут же встала и, помахивая хвостом, потянулась мне навстречу. Она позволила погладить себя по загривку и снова улеглась — на сей раз около меня, словно признавая за мной право на дружбу.

Лена ходила между клеток, неторопливо занимаясь уборкой.

— Белла часто ко мне заходит, — рассказывала она между делом. — С нею мне не скучно. Я даже пою иногда для нее.

Посидев немного, словно отдав дань вежливости, собака не спеша удалилась, благо дверь была приоткрыта.

С того дня я начала вести осторожные наблюдения за Беллой. Она жила при станции, но не как обычная приблудившаяся псина, а словно зная, что имеет некое право на жительство. Я ни разу не замечала, чтобы она надолго отлучалась за ворота, и уж если выходила, то только в компании с еще одной собачкой.

Та появилась немного позднее, хотя, судя по всему, тоже обитала здесь не первый день. Как-то раз я видела, как она стремительным легким галопом пересекла дорогу перед воротами станции и нырнула в них с такой опаской, будто за нею гнались. Неподалеку находился рынок, и подобное предположение вовсе не было лишено оснований. Оказавшись в безопасности, собачка мигом успокоилась и принялась заигрывать с Беллой, которая смирно грелась на куче песка, почти сливаясь с ним из-за цвета шерсти.

Ее молодая подружка — а что она щенок-подросток, было видно издалека — сильно напоминала Беллу, но в то же время и отличалась. У обеих шерсть песочного цвета, одинаково торчащие топориками уши, обе почти одного роста. Но если Белла была настоящей красавицей — с узкой мордой, благородной линией шеи, сильными лапами и гармонично развитым туловищем, то ее младшая подружка выглядела простой дворняжкой. В Белле чувствовалась порода — что-то не то от борзой, не то от русской гончей, чего в другой собаке не было ни на грош. Даже оттенок ее шерсти был каким-то грязноватым — именно так и выглядел, по-моему, знаменитый Шарик, когда попал к профессору Преображенскому.

Нравами эти две собаки тоже отличались разительно. Белла была общительной и воспитанной — даже чужие сумки она обнюхивала так, словно хотела показать: «Да мне совершенно не нужны ваши подачки — видите, какая я гладкая и сытая. Но просто надо же с вами поздороваться и при этом как-то соответствовать стереотипу дворняжки!» Она прекрасно знала свое имя и с готовностью отзывалась на него, кто бы ни позвал. И в то же время честно исполняла свои обязанности сторожа.

Вторая же собака, наоборот, шарахалась от всякого двуногого, видя в нем злейшего врага. Если Белла с готовностью подставляла макушку под любую протянутую ладонь и могла надолго замереть, наслаждаясь лаской, то ее подругу на моей памяти никто не смог погладить. Молодая дворняга лишь раз или два позволила дотронуться до себя — все той же Лене, обладавшей особым талантом общения с бессловесными тварями, но зато начисто лишенной умения общаться с людьми.

Молодая дворняга старалась держаться в стороне даже от большинства собак и чуть не падала в обморок от ужаса, если ею начинал интересоваться Джульбарс. Единственным исключением была Белла — только с нею дикарка играла, как щенок с матерью, ласково трепала за уши, визжала и ласкалась. Белла отвечала ей такой же нежной взаимностью.

Эта их дружба и внешнее сходство послужили причиной того, то все считали собачонку дочерью Беллы. Но та же Лена, которая знала о собаках больше, чем о людях, объяснила:

— Она ее приемная дочь. У Беллы щенки были, но погибли. А тут эта. Белла ее приняла и заботится, совсем как настоящая мать… Поэтому дочку зовут Моникой.

В то время как раз шел телесериал «Моя вторая мама», где приемную дочь тоже звали Моникой.

Белла и Моника быстро стали любимицами всех детей, приходивших на станцию. Собаки встречали их в воротах, но если старшая тут же подходила здороваться и иногда даже, забывшись, начинала заигрывать с людьми, то младшая держалась настороже. Девочки спорили, кто первая приручит Монику, но та не позволяла никаких вольностей.

В середине лета Белла неожиданно забеспокоилась и даже исчезла на несколько дней. Моника сиротливо крутилась по станции, став сразу втрое осторожнее, и даже не приходила к Джульбарсу, как прежде, чтобы подъесть остатки его обеда.

— Куда Белла делась? — спросила я как-то у Лены, которая, как всегда, была в курсе всех собачьих дел.

— У нее течка. Я ее видела на площади в окружении кобелей.

— А что же наш Джулька? Он вроде под боком, чего ей куда-то бегать?

— И Джулька был с ними. Да ты не бойся! — Лена даже рассмеялась. — Он там самый сильный.

— Так ты думаешь, отцом будет он?

— Ну конечно!

Белла нашлась неожиданно. Днем Джулька чаще всего отсиживался в своем сарайчике с красноречивой надписью «Джульбарс», дабы к нему не приближались по незнанию и не дразнили собаку зря. Но мальчишкам интересно только то, что запрещено. Они порой часами подкрадывались к сараю, словно индейцы, окружающие лагерь бледнолицых, — для того, чтобы при первых же звуках громоподобного лая броситься врассыпную. Когда Джульбарс был в сарае, к нему опасались подходить, и лишь мы с Леной могли спокойно открывать двери, принося ему обед.

В тот день, открыв дверь, я заметила Джульбарса, мирно лежавшего на своей подстилке. Он не спеша поднял голову — видимо, я его разбудила — и встал, помахивая приветственно хвостом. А рядом с ним обнаружилась Белла. Она лежала тут же, свернувшись калачиком, но, заметив меня, тоже поднялась и, обогнав пса, первая сунула морду в ведро, не дожидаясь, пока я вылью его содержимое в миску.

— Беллочка, гулена, где ж ты пропадала? — От полноты чувств я наклонилась и