— Дудки, Джон. Вам не удастся побороть его. Эмма. Бедная Эмма. Я должна была предвидеть это. Должна была все сопоставить. Особенно после разговора с Берни.

— Что вы имеете в виду? Что вы должны были предвидеть?

— Где вы были вчера вечером? Я вам звонила. После… после того как попыталась соединиться с Эммой.

— Ваше сообщение записано на автоответчике. Сегодня утром мы его прослушали.

— Я не о том спросила. Где были вы?

Он помрачнел.

— Я заехал в бар выпить, после того как оставил вас у Берни.

— Выпить? — Она только сейчас уловила ментоловый запах его дыхания. Интересно, сегодня утром он тоже махнул бутылочку?

— Ну, выпил. И довольно прилично. Иногда это со мной случается, — словно оправдываясь, произнес он.

— Это не мое дело, — пробормотала она.

Аллегро тяжело вздохнул.

— Извините меня за грубость. Больше этого не повторится. Так зачем вы звонили?

Она оглянулась на здание санатория и в окне второго этажа увидела лицо отца. Он смотрел на нее. Сейчас, как и в ту давнюю ночь, их взгляды встретились и не отпускали друг друга. В ту злосчастную ночь между ними был заключен своеобразный пакт о войне. И теперь Сара должна была найти в себе силы, чтобы разорвать его.

— Он насиловал ее, — сказала она, не спуская глаз с лица Симона. — Мой отец насиловал мою сестру. Она думала, что это любовь. Но это была не любовь. Надругательство. Он был первым, кто связал ее по рукам и ногам. Сделал своей рабыней. Для этого ему не понадобились шелковые шарфы. Он был гораздо умнее. И коварнее. Мелани была обречена.

Аллегро задрал голову и тоже уставился на доктора Симона Розена, но промолчал.

— Я застала его на месте преступления. Только хранила это в секрете, до тех пор пока… — Она закрыла лицо руками. — Я должна была что-то предпринять. — Теперь-mo ты поймешь. Это послужит тебе хорошим уроком.

— Сара, вы были ребенком. Вы не могли ничего сделать. — Он потянулся к ней, но она шарахнулась в сторону. Ее тошнило от одной мысли о том, что он может к ней притронуться. Я не заслуживаю утешения. Не заслуживаю нежности или жалости. Впрочем, даже если бы я что-то и предприняла, это ничего бы не изменило.

Слезы ручьями потекли по ее щекам. Но она оплакивала не себя. Она оплакивала Мелани. И Эмму.

— Джон, если унижение — это ад, как называется то, что за ним следует?

Аллегро устремил на нее прямой взгляд.

— Чистилище.

Она покачала головой.

— Нет. Это называется «смерть». — Она вновь посмотрела на окно. Отца уже не было. — Давайте уедем отсюда. — Уже произнося эти слова, она знала, что это ее последний визит в «Бельвиста». Больше она здесь не появится. И уже никогда не увидит отца.

Они сидели в машине Аллегро и говорили. Сара прижалась головой к боковому стеклу.

— Если бы я вчера осталась ночевать у Эммы, может…

— Не казните себя, Сара.

Но в сознание настойчиво стучалась одна и та же мысль: «Во всем виновата ты, Сара. Кроме тебя некого больше винить. Это твоих рук дело. Если бы ты не совала нос куда не следует…»

— Эмма была доброй, порядочной, заботливой женщиной. Пусть даже и с психическими отклонениями.

— В каком смысле?

Сара заколебалась.

— Она была подвержена садомазохизму.

— Откуда вы это знаете?

— Она… говорила об этом… прошлой ночью, — сказала она и тут же устыдилась того, что разглашает чужие тайны.

— Пожалуйста, Сара. Это может вывести нас на новый след. Вы должны мне рассказать.

Сара понимала, что Аллегро прав. Ей следовало рассказать обо всем. Может, если бы она сделала это раньше, Эмма сейчас была бы жива. Это твоя вина…

— Она бывала в одном из закрытых секс-клубов.

— Я знаю, что Майк однажды брал ее с собой в секс-клуб. Она тогда готовила очередную программу. Но вряд ли этот визит можно рассматривать…

— Она и до этого бывала в секс-клубе. С Дайаной Корбетт. Это где-то в районе Ричмонда. Пару раз они ходили туда.

— Боже, — пробормотал Аллегро. — Как назывался этот клуб?

— Она не сказала.

— Хорошо. Мы выясним. Это уже кое-что, Сара. Вы нам очень помогли.

Она поделилась с Аллегро и своими соображениями о том, что Ромео охотится за женщинами, которые, как он считает, явились жертвами инцеста.

— Эмма что-нибудь говорила о том, что в детстве ее подвергали насилию?

— Нет, но этим вполне можно объяснить ее тягу к садомазохизму. Разве дети, которых подвергали насилию, не отождествляют секс со стыдом, виной, унижением? И потом, уже во взрослой жизни, разве не стремятся они вновь испытать те же чувства — боль, унижение, стыд, рабскую покорность? Ведь иного они не знают.

Он молчал. Трудно было сказать, о чем он думает.

— Джон, если Ромео охотится за мной, так не потому ли, что считает и меня жертвой инцеста? Думает, что и я стремлюсь ощутить чужое превосходство над собой, грубую силу. Получить наказание. Хотя это и не так, — поспешно добавила она. — Совсем не так.

— Может, Мелани писала что-нибудь об этом в своем дневнике?

Она смерила его колючим взглядом.

— Что, например? Вы думаете, сестра наплела там что-нибудь насчет инцеста в отношении меня? — Сначала Берни. Теперь Джон. Разве мало того, что она явилась свидетелем инцеста?

— Я лишь хотел сказать, что, возможно, она писала о том, как вы застали их с отцом…

— Почему вы решили, что Мелани знала об этом?

— Я — детектив, Сара. И дедукция — моя профессия. Я так понял, что, раз вы видели ее, есть вероятность, что она видела вас.

— Это невозможно. Единственное, она могла слышать, как отец распекал меня в коридоре за то, что я шпионю. Только я не шпионила.

— Я в этом не сомневаюсь, Сара.

— Я думаю, что Ромео в детстве тоже страдал от унижений.

Аллегро вздохнул.

— Так же считала и Мелани. У нас целый штат сотрудников, которые копаются в прошлом всех подозреваемых, выясняют, как прошло их детство.

Сара выглянула в окно. Как странно было видеть людей, спешащих по своим делам. Был будний день. Люди сновали по магазинам, торопились с работы домой, где их ждали семьи, друзья…

Она закрыла глаза, чтобы никого не видеть. Уж очень сильную зависть рождало зрелище.

— Я была так уверена в том, что стану для него следующей мишенью.

— Да, я тоже так думал.

— Похоже, он взял слишком быстрый темп. На прошлой неделе — Мелани. Спустя восемь дней — Эмма. Он становится все более кровожадным, Джон. И более дерзким. Все из-за меня.