– Да. Чаще всего. Некоторым нужно покричать. Иначе у них мозги свернутся.

– Но не тебе, – заметил немузыкальный голос с нижней койки, – ты просто читаешь свои книжки и держишься подальше от неприятностей. Я за тобой наблюдал. Тебя это не беспокоит, да?

– Я могу тут жить, – ответил Клив. – У меня нет жены, некому приходить сюда каждую неделю и напоминать, чего я лишен.

– Ты раньше сидел?

– Дважды.

Мальчишка мгновение помедлил, прежде чем спросить:

– Ты, наверное, неплохо знаешь это место, да?

– Ну, путеводитель не напишу, но в целом планировку усвоил. – Реплика мальчишки казалась странной. – А что?

– Просто интересно.

– Хочешь о чем-то спросить?

Несколько секунд Тэйт не отвечал, потом сказал:

– Я слышал, что раньше… что раньше тут людей вешали.

Чего бы Клив ни ожидал услышать от мальчишки, но только не этого. Впрочем, он еще несколько дней назад решил, что Билли Тэйт был странным. Лукавые, косые взгляды этих туманно-синих глаз; то, как он порой смотрел на стену или в окно, как будто сыщик на месте убийства, отчаянно выискивающий улики.

Клив сказал:

– Кажется, здесь был сарай для казней.

И снова молчание, а потом новый вопрос, заданный со всей непринужденностью, которую парень мог изобразить:

– Он еще стоит?

– Сарай? Не знаю. Людей больше не вешают, Билли, или ты не слыхал? – Ответа не последовало. – Слушай, а тебе это зачем?

– Я просто любопытный.

Билли был прав: он был любопытным. Настолько странный, со своим пустым взглядом и нелюдимыми манерами, что большинство держалось от него подальше. Только Ловелл им интересовался, и мотивы его были очевидны.

– Не одолжишь свою подружку на денек? – спросил он у Клива, пока они стояли в очереди за завтраком. Тэйт находился неподалеку и все слышал, но ничего не сказал; Клив тоже.

– Ты чего, оглох? Я вопрос тебе задал.

– Я тебя понял. Не трогай его.

– Ты – мне, я – тебе, – сказал Ловелл. – Могу оказать парочку услуг. Как-нибудь договоримся.

– Он напрокат не сдается.

– Что ж, а если я у него спрошу? – Ловелл ухмыльнулся сквозь бороду. – Что скажешь, детка?

Тэйт оглянулся на Ловелла:

– Скажу: «Спасибо, нет».

– Спасибо, нет, – сказал Ловелл и улыбнулся Кливу еще раз, на этот раз совсем не радушно. – Ты хорошо его выдрессировал. А «сидеть» и «служить» он тоже понимает?

– Ловелл, иди погуляй, – ответил Клив. – Он напрокат не сдается, и все тут.

– Ты не сможешь за ним приглядывать круглосуточно. Рано или поздно ему придется стоять на своих двоих. Если на коленях не удобнее.

Грязный намек вызвал смешок у сокамерника Ловелла, Нэйлера. Ни с тем, ни с другим Клив добровольно не сошелся бы в потасовке, однако умение блефовать отточил до бритвенной остроты и теперь пустил его в ход.

– Не лезь на рожон, – сказал он Ловеллу. – Всех шрамов бородой не прикроешь.

Ловелл взглянул на Клива, все его дружелюбие испарилось. Он явно не мог отличить правду от блефа, и столь же явно не был готов рискнуть здоровьем.

– Ты, главное, глаз с него не спускай, – сказал он и больше не говорил ничего.

О стычке за завтраком речи не заходило до вечера, когда погасли лампы. Заговорил о ней Билли.

– Не надо было этого делать, – сказал он. – Ловелл – злобный ублюдок. Я слышал, что о нем говорят.

– Хочешь, значит, чтобы тебя изнасиловали?

– Нет, – ответил он быстро. – Господи, нет. Мне надо быть здоровым.

– Хана твоему здоровью, если Ловелл на тебя лапы наложит.

Билли соскользнул с койки и встал посередине камеры, едва видимый во мраке:

– Наверное, ты хочешь, чтобы я тебе за это отплатил.

Клив повернулся на подушке и посмотрел на неясный силуэт, стоявший в ярде от него:

– А что у тебя такое есть, чего бы мне захотелось, малыш Билли?

– То, чего хотелось Ловеллу.

– По-твоему, вся буча из-за этого была? Из-за того, что я на тебя права заявлял?

– Угу.

– Отвечу твоими же словами: спасибо, нет. – Клив снова отвернулся лицом к стене.

– Я не это имел…

– Да плевать мне, что ты имел в виду. Я просто не хочу об этом слышать, ясно? Не попадайся Ловеллу и не лезь ко мне.

– Эй, – пробормотал Билли, – не надо так, пожалуйста. Пожалуйста. Ты мой единственный друг.

– Ничей я не друг, – сообщил Клив стене. – Мне просто не нужны проблемы. Понял меня?

– Никаких проблем, – повторил мальчишка тускло. – Ясно. Ладно… надо мне поспать.

Больше Тэйт ничего не говорил; он вернулся к нижней койке и лег, заскрипев пружинами. Клив лежал в тишине, прокручивая разговор у себя в голове. Он действительно не хотел ничего делать с мальчишкой, но, возможно, высказал это слишком резко. Что ж, сделанного не воротишь.

Внизу что-то почти неслышно шептал Билли. Клив напрягся, пытаясь понять, о чем тот говорит. Несколько секунд он мучительно вслушивался, прежде чем осознал, что мальчик Билли молится.

Той ночью Кливу снился сон. Поутру он не мог вспомнить какой, хотя, пока принимал душ и брился, сквозь его голову просеивались манящие крупицы увиденного. Тем утром не проходило и десяти минут, чтобы что-нибудь – солонка, опрокинувшаяся на стол за завтраком, крики со двора для прогулок – не обещало пробить сну дорогу, но откровения так и не случилось. Из-за этого он был непривычно раздражен и несдержан. Когда Уэсли, мелкий липач, которого он знал по предыдущей отсидке, подошел к нему в библиотеке и затеял болтовню, словно они были закадычными приятелями, Клив приказал недомерку заткнуться. Но Уэсли упорно продолжал разговор.

– У тебя проблемы.

– Да ну. И какие?

– Этот твой парень, Билли.

– Что с ним не так?

– Он задает вопросы. Становится навязчивым. Ребятам это не нравится. Они говорят, тебе надо его приструнить.

– Я ему не сторож.

Уэсли скорчил гримасу:

– Я тебе это как другу рассказываю.

– Не стоит.

– Не дури, Кливленд. У тебя появились враги.

– О? – сказал Клив. – Назови хоть одного.

– Ловелл, – моментально ответил Уэсли. – И Нэйлер еще. Всякие люди. Им не нравится, что Тэйт такой.

– А какой он? – рявкнул Клив.

Уэсли тихо закряхтел: