Вхождение в обойму доверенных людей Заковского стало для Сыроежкина хорошим карьерным трамплином. Когда Заковского в декабре 1934 г. перевели в Ленинград, Григорий с удовольствием последовал за ним, после девятилетних странствий снова обретя возможность работать в знакомом пограничном округе. И работа напоминала прежнюю, хотя теперь была сопряжена с куда большим накалом политических репрессий.

Согласно официальной версии, Сыроежкин в Ленинграде «руководит и лично участвует в ликвидации шпионских и террористических групп, созданных германской разведкой» (разумеется, существовавших лишь в воображении НКВД). Заковский провёл широкую чистку приграничного округа от всех лиц, считавшихся потенциально опасными. Уже весной 1935 г. из пограничных областей Ленинградской области и Карельской АССР было выслано 22,5 тыс. человек. Чекисты Особого отдела ЛенВО отчитались за ликвидацию в течение 1935 г. целых 13 крупных организаций и 136 «террористических групп», а также 56 резидентур всех возможных разведок: японской, корейской, польской, латвийской, эстонской, финляндской… Очевидно, что Григорий имел прямое отношение ко многим из этих фальсификаций.

Сыроежкин крепко осел в Особом отделе ГУГБ НКВД ЛенВО, постоянно выезжая с тайными заданиями за рубеж — в Германию, Норвегию, Финляндию, Швецию. Там он встречался с агентурой, в том числе с таким важным осведомителем НКВД, как бывший организатор кронштадтского восстания С. М. Петриченко. Сыроежкин был на очень хорошем счету и, будучи первоначально представленным к званию капитана госбезопасности, получил весной 1936 г. — скорее всего, благодаря покровительству Заковского — звание майора госбезопасности, что соответствовало чину комбрига. Год спустя свежеиспечённый комбриг отправился воевать с франкистами в Испанию, где проявил себя храбрым и расторопным инструктором-диверсантом партизанского корпуса.

В 1938 г. основные руководители советской разведки уже были либо расстреляны, либо арестованы. От них получили необходимые компрометирующие материалы и на советника Сыроежкина. Есть сведения, что Сыроежкин в Испании высказывал сомнение в деле Тухачевского, но эти сообщения авторов-чекистов малодостоверны, поскольку из них также следует, что Сыроежкин якобы обвинял в репрессиях Лаврентия Берию, который на самом деле появился в союзном НКВД много позже, в разгар испанской работы Григория, и никакого отношения к делу маршала не имел…

Советника в конце концов отозвали. Он прибыл в Москву, поселился в гостинице и принялся ждать развязки. Думал ли 38-летний Григорий, что его жизнь заканчивается? В расстрельном списке на 134 чекиста, подписанном Сталиным 20 августа 1938 г., его фамилия стояла под номером 111. Сибирско-белорусские начальники Сыроежкина — арестованные в апреле Заковский и Залпетер — тоже значились в этом списке.

Ещё целых полгода Григорий, не подозревавший, что любимый вождь давно согласился с его расстрелом, был на свободе. Мало того, он получил за испанские дела орден Ленина! Такая задержка с арестом Сыроежкина известными материалами никак не объясняется. Только 8 февраля 1939 г. за ним пришли. И вот тогда лубянские костоломы отыгрались на волоките с арестом. Следствие продолжалось менее трёх недель, велось ударно и известными методами, что предопределило быстрое признание Григория в антисоветской деятельности. Сам умевший быстро получить признание от очередного «врага», он хорошо понимал, что выхода нет и сопротивляться следствию бессмысленно.

Логика лубянских коллег была ему вполне доступна: раз начальники поголовно оказались врагами, то их подчинённый тоже подлежит чистке. И уже 26 февраля Сыроежкин предстал перед Военной коллегией Верховного Суда СССР. В эту ночь на её заседаниях были приговорены к высшей мере состоявшие в Политбюро В. Я. Чубарь, С. В. Косиор, П. П. Постышев, а также ряд видных чекистов… Почётную компанию высокопоставленных смертников пополнил и «польский шпион» Сыроежкин, расстрелянный немедленно по вынесении приговора.

Ровно 19 лет спустя, в феврале 1958 г., состоялась реабилитация — та же Военная коллегия Верхсуда постановила считать Сыроежкина невиновным. Самые страшные свои дела он совершил на рубеже 20 — 30-х годов, а в эту эпоху прокуроры с расследованиями практически не совались. Поэтому награждённый орденом Ленина испанский советник, о котором уцелевшие коллеги говорили только хорошее, логично и легко превратился в героического чекиста-разведчика. О Сыроежкине были написаны книга и многочисленные очерки, где практически ничего не говорилось о том, чем он на самом деле занимался в Сибири, Белоруссии и Ленинграде.

Сотрудники госбезопасности подробно писали об его участии в операции по обезвреживанию Савинкова и испанской командировке (в недавней малограмотной книжке красноярского полковника КГБ В. М. Бушуева «Грани. Чекисты Красноярья от ВЧК до ФСБ» на голубом глазу повествуется, как Сыроежкин героически погиб при исполнении интернационального долга, совершая подвиги «над небом Испании»!), а целое десятилетие между этими страницами оставалось тёмным пятном[340]. Только в «Очерках советской внешней разведки», вышедших в 1996 г., авторы рискнули вскользь заметить, что, дескать, неизвестно, были ли шпионами «разоблачённые» при участии Сыроежкина якутские торговцы. В остальном действия Сыроежкина трактуются его наследниками как исключительно высокополезные и героические.

Последний штрих в посмертную канонизацию Сыроежкина — выпуск от имени ФСБ России именной почтовой марки, появившейся в апреле 2002 г. На ней портрет героя-чекиста и… ошибочная дата смерти. Очень по-советски!

Пока в распоряжении историков имеется не так уж много документов о смутной фигуре разведчика и контрразведчика Александра Барковского-Шашкова (1895–1938). Впрочем, их достаточно для первоначального наброска биографии этого примечательного человека, за свою особую службу награждённого орденом Красной Звезды и парой золотых часов. Правда, плоховато обстоит дело с выяснением начального периода разведывательной деятельности Александра Николаевича: в анкетах 1930-х гг. он не распространялся об обстоятельствах своего попадания в ряды «бойцов невидимого фронта», о закордонной деятельности и о том, что какое-то время носил фамилию Шашков — вероятно, чекистский псевдоним, необходимый для безопасной нелегальной работы за рубежом.

Пристрастные следователи на Лубянке заставили старшего лейтенанта госбезопасности и орденоносца рассказывать фантастические подробности о своём приходе в советскую разведку. По возможности отделив истинные факты от лжи, необходимой ежовским следователям, мы получим кое-какие интересные данные.

Анкета спецназначения и автобиография говорят, что Александр Николаевич Барковский был поляком, уроженцем местечка Завихост Сандомирского уезда Родомской губернии, и происходил из мещанского сословия. В 1914 г. умер его отец-служащий; как раз тогда Барковский окончил сандомирскую гимназию и поступил в Варшавский политехнический институт. В 20-летнем возрасте, в сентябре 1915 г., Барковский в связи с войной и эвакуацией института бросил учёбу и поступил добровольцем в российскую армию. Сначала он служил в 72-м Тульском полку (уже в декабре став юнкером), но вскоре был направлен в Виленское военное училище, которое окончил в Полтаве, получив в мае 1916 г. звание прапорщика.