Направленный на Южный фронт, свежеиспечённый офицер весьма индифферентно отнёсся к падению самодержавия. С февраля революционного 17-го Барковский служил подпоручиком и помощником командира батальона. Армия разваливалась, входившие в её состав представители нацменьшинств охотно вступали в различные национальные соединения. В августе-сентябре 1917 г. Александр Барковский в г. Ровно записался — через «Союз военных поляков» — в 1-й инженерный Польский полк. Он должен был ехать в Бобруйск, но тут встретил своего знакомого — большевика Гусарского (тогда заместителя председателя, а впоследствии — председателя военно-революционного комитета Особой армии), который убедил офицера вернуться в свой 4-й самокатный (то есть велосипедный) батальон.

Батальон базировался под Ровно и был сильно большевизирован; в декабре 1917 г. Барковского выбрали комбатом. Велосипедисты дрались с петлюровцами и немцами, под натиском которых вместе с частями 126-й пехотной дивизии отступили в Киев. В феврале 1918 г. молодого комбата перевели сотрудником для поручений при штабе Южного фронта в Полтаве и Харькове. Карьера энергичного поляка оказалась связана с первыми месяцами существования советской военной контрразведки и разведки.

С июля 1918 г. Барковский служил в Военконтроле (армейской контрразведке), а затем был переведён в Регистрационное (разведывательное) управление Южного фронта. Его работа была чрезвычайно далека от кабинетной: Барковский воевал в партизанском отряде Прокофия Тарана в Северной Таврии и не раз забрасывался в тыл к белым. Будучи настоящим офицером, он смог внедриться в известный Дроздовский полк, отчаянно дравшийся с красными. В 1920 г. Барковского перевели в Разведотдел штаба РККА и как гласного, а потом и конспиративного работника посылали в Турцию и на Балканы[341].

Там он работал, вероятно, по линии борьбы с белой эмиграцией, ибо военные структуры белых, созданные за кордоном, крайне беспокоили чекистов в течение всех двадцатых годов. Барковский стал одним из представителей многочисленной группы контрразведчиков и разведчиков польского происхождения, подвизавшихся в ОГПУ и Разведупре с легкой руки Феликса Дзержинского, охотно зачислявшего земляков в структуры госбезопасности. Даже бывшие сотрудники польской разведки, будучи перевербованными, продвинулись на советской службе, работая в иностранном отделе, подразделениях контрразведки и особых отделах. К тридцатым годам поляков удалили из центрального аппарата и щедро разбросали по периферии. Например, в середине 1930-х гг. в особых отделах Новосибирска и Омска на руководящих постах по соседству работали поляки и бывшие разведчики А. Н. Барковский и Ю. И. Маковский.

Зарубежная работа Барковского в Европе продолжалась до 1923 г., после чего нашего героя перебросили на восточное направление. Он был направлен в Читу, где активно действовал мощный разведывательный отдел Разведупра Пятой армии, наводнивший соседний Китай своей агентурой. Барковский, прибыв в Читу, сразу получил ответственную должность: в мае 1923 г. он стал начальником сектора в Разведотделе штаба Пятой Краснознамённой армии и начал работать против белогвардейцев в Китае. Его вскоре повысили, и Барковский стал врид помощника начальника Разведотдела Штарм-5. Так что его секретная и не очень долгая работа в Болгарии была оценена очень высоко, да и в Чите он продвинулся быстро. Но в кадрах военной разведки Александр Николаевич не задержался.

В те времена работники невидимого фронта легко переходили из Разведупра в ОГПУ и обратно. Так и Барковский стал работником Иностранного отдела ОГПУ: с февраля 1924 по июнь 1925 г. бывший офицер находился в разведкомандировке по линии ИНО ОГПУ в северо-восточном Китае, базируясь в крупных приграничных городах Маньчжурии — Сахаляне (Хэйхэ) и Цицикаре[342]. С июня 1925 г. вернувшийся на родину резидент почти два года применял свой опыт работы на Востоке в качестве уполномоченного полпредства ОГПУ по Дальневосточному краю в Хабаровске, располагавшего крупным разведывательным отделом. Работы хватало: белоэмигранты постоянно забрасывали своих агентов на территорию советского Дальнего Востока и вторгались целыми отрядами, наши чекисты толпами хаживали в Маньчжурию и чувствовали себя там почти как дома, периодически похищая или убивая того или иного эмигрантского руководителя или активиста.

Затем воля начальства перебросила постепенно растущего в должности контрразведчика в Среднюю Азию. В марте 1927 г. Барковский стал старшим уполномоченным, а затем начальником отделения в ГПУ Туркменской ССР. Скорее всего, в Ашхабад его пригласил глава ГПУ Туркмении В. А. Каруцкий, отлично знавший кадры дальневосточных разведчиков. И там перед Барковским наличествовало обширное поле деятельности — одна охота за многочисленными басмачами, легко уходившими после своих набегов за границу, чего стоила. А ведь Средняя Азия к тому же много лет находилась под солидным агентурным колпаком очень профессиональной британской разведки Интеллидженс Сервис… Когда по приказу Москвы отделы контрразведки слили с особыми отделами, Барковский стал военным контрразведчиком: с сентября 1930 г. он работал помощником начальника и начальником Особого отдела ГПУ Туркмении, занимаясь теперь подавлением крестьянских восстаний.

В следующем году Барковского наконец-то приняли кандидатом в члены партии, но из-за начавшихся три года спустя следовавших друг за другом чисток и проверок партбилетов он так и не успел стать полноправным коммунистом. В феврале 1933 г. Барковского перебросили в соседний Казахстан — так началось его обратное движение на восток, закончившееся Сибирью. В Алма-Ате Барковский получил должность помначальника Особого отдела ОГПУ-НКВД Казахской ССР, но не сильно засиделся в аппарате. Год спустя, в феврале 1934 г., этот достаточно высокопоставленный работник ОГПУ вдруг надолго исчез из столицы Казахстана. Началась его последняя зарубежная командировка.

Дело в том, что как раз тогда в «особом районе Китая» Синьцзяне произошли большие перемены. Этот граничивший с Советским Союзом регион был почти независим от центральных властей и в раздираемом гражданской войной Китае стал ареной противоборства Англии, Японии и большевиков. Основное население Синьцзяна составляли отнюдь не китайцы, а уйгуры, казахи, киргизы, дунгане. Туда от большевиков бежали басмачи из Средней Азии, а в 1933 г. хлынул поток жертв «великого джута» — истребительного голода, постигшего казахов после гибели основной части скота в результате коллективизации. Не меньше ста тысяч полуживых казахов оказались в голодавшей чуть менее сильно Западной Сибири, но гораздо большее количество откочевало в Китай, оставшись там навсегда. Кое-кто из беглецов в составе вооружённых отрядов пробивался обратно в СССР, чтобы по возможности отомстить за большевистский геноцид. Так что у чекистов Казахстана были большие интересы в Китае.

А тут как раз весной 1933 г. ставленник Гоминьдана в Синьцзяне был свергнут генералом Шэн Ши-Цаем, лояльным к СССР. Чтобы подавить восстание дунган против великодержавной политики Китая, новый губернатор обратился к советским товарищам.