Мы посылаем туда десятки людей, прочесывая местность в поисках мест, где может прятаться Калеб. Но даже с этой важной находкой у нас нет возможности узнать, как долго его грузовик был оставлен там, где он его бросил, или сколько миль он может пройти за день. Или насколько тщательно и полностью он мог бы исчезнуть, или как долго.

* * *

Пока продолжаются поиски, мы с Уиллом и небольшой группой людей, некоторые из которых из ФБР, работаем над тем, чтобы перевернуть каждый дюйм убежища Помо и хранилища в Центре искусств, где другие жертвы могли быть в плену или даже убиты. Мы получим ордер на обыск дома Калеба, на оформление которого уйдет много времени, даже с учетом дополнительных тел.

Входя внутрь, чувствуешь себя странно и тревожно, как будто время движется по спирали вспять. Как будто я могу пройти по длинному обшитому панелями коридору и найти Дженни в ее комнате, играющую на гитаре или слушающую Саймона и Гарфункеля по ее hi-fi.

Первая дверь по коридору налево — Калеба. В последний раз я была здесь подростком, лежала на коричневом ворсистом ковре и ела крекеры с арахисовым маслом, пока Калеб рассказывал о знаменитых кораблекрушениях или других малоизвестных фактах. Комната та же самая, кажется, что время почти остановилось, как будто Калеб так и не закончил расти в этом доме, потому что Дженни тоже не смогла. Клетчатое покрывало темно-синего и бордового цветов, мальчишеское. Две стены заставлены набитыми книжными полками. Над его столом и вдоль всей стены десятки фотографий девочек, все подростки с длинными темными волосами, каштановыми или черными, все красивые, все мишени или объекты одержимости. Добыча.

Шеннан здесь на трех портретах бок о бок, она выглядит болезненно напряженной, ее глаза онемели и затравлены, как будто серия представляет собой триптих ее спирали в небытие. А потом я вижу Кэмерон, как в цвете, так и черно-белый вариант. Есть также карандашные наброски ее лица и плеч, шеи и запястий, каждый нюанс и фрагмент тщательно запечатлены многослойными штрихами и штрихами. Нежно внимательно и тщательно контролируемо.

Я продолжаю осматривать комнату, чувствуя себя все более и более на взводе. Как будто я стою не в спальне, а в лаборатории. Это — все это — находится внутри разума Калеба. Как он думает. Чего он хочет. Что двигало им последние месяцы, если не годы. Я должна верить, что, вероятно, есть и другие жертвы в тех местах, где он жил раньше, даже в Персидском заливе. Что он занимается этим уже давно. Что он никогда не остановится, если мы его не поймаем.

* * *

Когда Кэмерон выходит из операционной и устраивается поудобнее в своей отдельной палате, мы с Уиллом начинаем опрашивать ее, медленно и осторожно. Одна из самых сложных вещей в завоевании ее доверия заключается в том, что мы являемся частью проблемы, заставляя ее думать о вещах, которые она отчаянно хочет забыть. Мы обязаны найти и остановить Калеба. Иначе она, возможно, никогда больше не будет в безопасности. Но более того, я знаю, что если она сможет найти способ рассказать хотя бы часть своей трагедии, восстановить некоторые из этих воспоминаний, они могут начать покидать ее тело и освободить больше места внутри, чтобы она могла медленно прийти в себя.

Это сложный процесс, и не только из-за ее шаткого физического состояния. Травма, нанесенная ей испытанием, повлияла на память и способность сосредотачиваться. Один момент может казаться ясным в рассказе, в то время как следующий раскалывается на части. Она повторяет одни детали, но меняет другие. Иногда она вообще не может говорить, только плачет. В других случаях она кажется почти бесчувственной, моргая на своей больничной койке, как будто мы совершенно незнакомы. Она никогда не произносит его имени. Но время от времени я вижу, как что-то прорывается сквозь горе и оцепенение. Ярость, небольшая, но присутствующая. То, что нельзя сломать.

* * *

Временная линия последних нескольких месяцев — одна из самых сложных вещей, которые можно собрать воедино, но мало-помалу мы начинаем видеть, по маленьким, иногда разрозненным кусочкам, как Калебу вообще удалось связаться с Кэмерон. В начале августа она увидела его объявление на доске объявлений о поиске модели для художника. В тот день она была с Греем, просто перекусила в кафе после некоторого времени на пляже, но когда она оторвала номер и сунула его в карман, она сделала это тайно. Однажды днем, когда ее мамы не было дома, она также позвонила ему наедине из своей комнаты, назначив первую встречу в центре для посетителей Мендосино на Мейн-стрит.

— Общественное место, — замечаю я, слушая ее. Это был ключевой шаг с его стороны, призванный укрепить доверие. Место также было разумным выбором, заполненное туристами, а не местными жителями. Скорее всего, их не заметил бы никто из тех, кто их знал, а если и так, то они всего лишь разговаривали снаружи за одним из столиков для пикника в тени, в погожий день в конце лета. — Ты чувствовала себя в безопасности, когда шла одна.

— Да. — Она кивает. — Думаю, это было глупо.

— Вовсе нет. Он мог бы быть совершенно нормальным.

— Но это было не так.

— Ты этого не знала.

Она поднимает глаза, все еще затененные глубокими тенями от пережитого испытания, ее тело болезненно худое.

— Он выглядел нормально.

— О чем вы говорили в тот день? — спрашивает Уилл. — Ты помнишь?

— Он хотел посмотреть мое модельное портфолио, но у меня его не было. Мне было стыдно, что я даже не подумала об этом раньше.

— Это когда ты попросила Грея сделать те снимки в роще, Камерон? Ты хотела получить что-то профессионально выглядящее.

Она кивает.

— Когда мы встретились снова, я показала ему фотографии. Он сказал, что они хороши, но не совсем подходят ему. Он собирался делать наброски и хотел кого-то, кто выглядел бы действительно естественно. Наверное, на мне было слишком много косметики или что-то в этом роде.

— Что случилось потом? — мягко давил Уилл.

— Он