— Я поймал Лелюда, я убил Дележа, — сказал Щавель. — Следующий Мотвил. Готовь своё зелье.

— Когда прикажешь, боярин, — покорно сказал Тибурон.

Щавель повертел голову циклопа, посмотрел на Альберта Калужского.

— Возьмём с собой, а на обратном пути отправим князю. Надо её приготовить, чтобы вид имела приличный. Даже если закоптим, мозг протухнет и будет вонять. Что ты посоветуешь?

— Я бы рекомендовал краниотомию с тотальным извлечением содержимого кальвариума, как сделал Лузга в Лихославле с головой «медвежонка», но это испортит внешний вид. Есть более трудоёмкий способ с транснасальным доступом, гомогенизацией и последующим дренированием содержимого, как поступали мумификаторы в древнем Египте. У меня случайно оказался набор подходящих крючков и лопаточек.

— Зачем ты их носишь?

— Странствующему врачу всё пригодится, — заявил Альберт со смирением бывалого потрошителя.

Щавель протянул трофей. Доктор принял голову, склонился под её тяжестью и сноровисто утащил в свой угол, где на постели распахнул пасть сидор.

— Глупцы, вы не понимаете… — проскрипел стреноженный Лелюд. — Ленин падёт, Статор придёт. Ты, лидер, не ведаешь, что творишь.

— Не верь ему, — предупредил Щавеля Тибурон.

— Тебе, предатель, чем хуже, тем лучше, — простонал Лелюд.

— Между нами договор, — гордо сверкнул глазами колдун. — Ты знаешь, как расправились со мной товарищи. Сам же глумился, проходя мимо клетки. Теперь твои товарищи мне совсем не товарищи. Они крысы, что жрут своих в аппаратных играх. А заправляет ими маразматическая геронтократия, живущая замшелыми заветами Ильича. Благим делом будет разрыть этот клоповник до основания.

— Ты — зло, — выдавил Лелюд.

— А ты добра посланец, — парировал Тибурон и стрельнул глазами на командира, дескать, эк я его уел!

— Хорош болтать, — оборвал Щавель. — Выполняй договор. За ингредиентами обращайся к лепиле, у него полный мешок всякой всячины. Лузга, проследи и обеспечь. Ступай, позови людей. Пусть вытащат чадолюбца во двор и дадут ему, чего у него отродясь не было. Но не до смерти и не калечить.

Сталкер застонал и задёргался, предвкушая расправу. Лузга залихватски пригладил с боков ирокез и умёлся выполнять приказ. Когда Лелюда вытащили на встречу с тумаками, Щавель обратился к Тибурону:

— Сан Иналыча с Горбушки знаешь?

Из раскуроченного оконного проёма доносились жалобные крики Лелюда. Чувствовалось, что педофила бьют не сильно, но с отрадой. Щавель посмаковал, спустился в трапезную. Дружина собралась вокруг стола с трупом распотрошённого великана. Пахло пивом и брагой. На столе, упершись ногами в скамью, сидел Филипп, положив на колени гусли. Перебирал струны как бы в глубокой задумчивости. Выдерживал концертную паузу. Ратники внимали. Старый лучник приметил, что парни сидят рядышком, будто не было между ними раздора. В зале явственно витала объединяющая сила парной печени.

— Поведаю вам, отважные воины, о постапокалиптических временах, когда исчезло солнце, землю сковала стужа, а люди от отчаяния жрали друг друга и молились Тёмным богам.

— Мы и сейчас не отступаем от завета предков вкушать сердце и печень врага, проявившего в бою силу и мужество, — сказал Жёлудь.

— Ктулху фтагн! — добавил Михан.

Сотник Литвин закрыл ладонями лицо.

Стрела, которую Щавель пустил для страховки, прежде чем войти в нумер с бесчинствующим Дележом, воткнулась в стену, прибив многоногую сикараху с изогнутыми жвалами цвета запёкшейся крови, парой острых шипов вместо хвоста и ядовитой чёрно-жёлтой раскраской.

— Из Внутримкадья приползла, — заявил хозяин, когда ему показали насекомое. — У нас такие не водятся.

— У вас любая напасть из Внутримкадья, — сплюнул Лузга. — Сами как будто ни зла, ни добра не творите, а только благо народное.

Хозяин, притерпевшийся к хамству постояльцев, по холуйской привычке пропустил реплику мимо ушей. Стыд глаза не выест, а рубль голову стережёт.

Сикарах таких в нумерах больше примечено не было, но на всякий случай Щавель лёг отсыпаться подальше от пленников. Москвичи могли приманить ещё не ту заразу. Напоследок проверил, как у Тибурона с обещанным зельем. Раб и лепила глядели на командира глазами побитой собаки.

— Сушёный барбарис, веточка боярышника, кишки журавля, таволга, повилика, стригущий лишай у нас есть, — доложил колдун. — Не достаёт слезинки пидораса, так нужной для усиления любого дела.

— Где же мы возьмём пидораса? — вздохнул Альберт.

По исконному обычаю, мудрецам недоставало начальственной воли.

— Приведите Филиппа, — распорядился Щавель. — Сейчас он у меня поплачет. Лузга!

— Где этот алкаш? — сорвался с места Лузга. — Где эта синяя птица?

К обеду зелье было готово. Доктор собрал шведский шприц, намотал на иголку вату, втянул из котелка буроватую прозрачную жидкость. Бережно уложил заряженное оружие в жестяную коробочку.

— Я бы рекомендовал галоперидол, — вручил он коробочку наблюдавшему за варкой оружейному мастеру. — За неимением оного можете попробовать народное средство. И да поможет вам Бог!

— Полезная фигня. — Лузга убрал шприц в котомку и указал на котелок. — Не выкидывай, вдруг пригодится.

Когда Щавель проснулся, на постели у двери сидел Жёлудь, вил гнездо на тетиве, примеривал к греческому луку. Сторожил. Щавель достал из ладанки командирские часы, рассмотрел, завёл.

— Сколько на твоих? — хрипло спросил он.

Жёлудь оттянул рукав. Крупные часы Даздрапермы Бандуриной не выглядели женскими.

— Два сорок пять.

Ход был верен.

— Что деется?

— Зелье сварили. Лелюд убежал.

— Что?!

Щавель резко сел. Спустил ноги. Мигом намотал портянки, обулся, и вот, уже на ногах.

— Почему не разбудили? — холодно спросил он.

— Чего будить? — рассудительно сказал Жёлудь. — Есть кому искать. Не нашли, выслали погоню во все концы, но он где-то затихарился, предатель.

Старый лучник ворвался в комнату пленников. Нумер был пуст. Даже рогожа Тибурона остыла без своего хозяина, и блохи на ней не скакали. Щавель сбежал по лестнице. Трапезная была полна. Личный состав приступал к приёму пищи. Литвин поднялся, когда командир подошёл к его столу.

— Докладывай. — Щавель отвёл сотника к окну, подальше от ушей подчинённых.

История была проста, как любой пролёт по службе. Фишку в нумере не выставили, потому что рассчитывали на Альберта и Тибурона, а те преспокойно отправились на двор, в свою очередь, посчитали невозможным побег средь бела дня на глазах семи десятков воинов. И сталкер исчез. Раненый, битый, Лелюд сумел ускользнуть, отведя глаза, как умел только он один, и поиски результата не дали.