Более часа Леопольд Эмери бичевал лидеров страны, стоя всего в нескольких метрах от кресел правительства посреди группы консерваторов: «Премьер-министр изложил нам логичные аргументы, объясняющие наше поражение. Всегда можно объяснить любое поражение. Мы должны рассмотреть историю принятия решений, отсутствия решений, изменения решений». И Леопольд Эмери обрушил на правительство град вопросов: почему были высажены столь немногочисленные силы без средств транспорта; почему не был взят Тронхейм; почему и кем была отменена операция «Хаммер»? «Подойдя к этой части моего выступления, я заметил, что палата жадно внимает моим словам; более того, возгласы одобрения и аплодисменты все чаще доносились с быстро заполнявшихся скамей консерваторов вокруг меня». Приободрившись, Эмери перешел к главному: «Наша организация мирного времени не годится для условий военного времени. Так или иначе, но нам необходимо поставить во главе страны людей, которые были бы на высоте нашего противника по боевому духу, отваге, решимости и стремлению к победе». Здесь Эмери процитировал слова Оливера Кромвеля, сказанные некогда Джону Хэмпдену о парламентской армии, многократно разбитой кавалерией принца Руперта[154]: «Вам следует найти людей решительных, способных пойти так же далеко, как их враги, в противном случае вы будете разбиты снова». И продолжил: «Несомненно, таких людей подобрать нелегко. Их надо сперва подвергнуть испытаниям и безжалостно отсеять всех, кто не справится или проявит себя недостаточно хорошо». Но Эмери вспомнил и другие слова Кромвеля, слова еще более сильные, которые не решался процитировать… пока все увеличивавшиеся проявления одобрения со стороны парламентариев не сподвигли его на этот шаг: «Я чувствовал, как меня подхватила волна чувств, вызванных в зале моей речью», – напишет он впоследствии. И тогда он завершил свое выступление этими словами: «Я уже приводил некоторые высказывания Оливера Кромвеля. И сейчас я процитирую еще одно. Мне крайне тяжело это сделать, ибо я обращаюсь к людям, которые долгое время были моими друзьями и моими соратниками, но слова, о которых я думаю, весьма уместны, по моему мнению, в создавшейся ситуации. Вот что сказал Кромвель членам парламента, когда он решил, что сможет лучше них вести дела нации: “Вы столь долго заседали в этих стенах и столь малого добились. Уходите, говорю я вам, и чтобы вас больше здесь не видели. Бога ради, уходите!”».

Все депутаты отметят, что выступление произвело большое впечатление: «Речью, что он произнес в тот день, – напишет Гарольд МакМиллан, – Леопольд Эмери уничтожил правительство Чемберлена. И я ничуть не преувеличиваю». Конечно нет, но МакМиллан несколько забежал вперед, поскольку дебаты продлились весь вечер и весь следующий день. С критикой правительства, язвительной и безжалостной, выступали и консерваторы, и лейбористы, и либералы. Утром 8 мая Герберт Моррисон от имени Лейбористской партии потребовал вынести вотум недоверия правительству вечером того же дня. При этих словах Чемберлен, явно измотанный и выведенный из себя, встал для ответа: «Я принимаю вызов. Я принимаю его даже с удовольствием. По крайней мере, мы сможем узнать, кто с нами и кто против нас, и я призываю моих друзей поддержать нас при голосовании сегодня вечером».

Это было ошибкой, вызвавшей смятение даже в рядах правительства: премьер-министр продемонстрировал, что считает общенациональные интересы и судьбу страны простым внутрипартийным делом и даже вопросом лояльности по отношению к нему лично! Оппозиция не замедлила ринуться в образовавшуюся брешь, и в числе первых на штурм пошел старик Ллойд Джордж: «Премьер-министр сообщил нам: “у меня есть друзья”. Вопрос сейчас не в том, кто здесь его друзья. Речь совсем о другом. […] Он предложил нам пойти на жертвы. А я торжественно заявляю, что это премьер-министр должен показывать пример самопожертвования, поскольку ничто не приблизит победу больше, чем его отставка».

Сэр Стаффорд Криппс, Дафф Купер, Боуэр, лейборист А. В. Александер один за другим раскрывали неуместность последних предложений Чемберлена; многие молодые консерваторы в военной форме приводили бесконечный перечень недостатков в снабжении и просчетов командования, допущенных во время норвежской кампании, и по примеру Даффа Купера ясно давали понять, что вечером проголосуют против правительства. Но противники Чемберлена проявляли определенное беспокойство: они, безусловно, желали отставки премьер-министра, но не хотели при этом пожертвовать Черчиллем – по общему мнению, единственным, кто мог бы привести Англию к победе; однако он был глубоко замешан в норвежской авантюре и сохранял солидарность с коллегами по кабинету. Гарольд МакМиллан так сформулировал дилемму: «Мы решили свергнуть правительство, и с каждым часом приближались к нашей цели. Но как было спасти Черчилля от бури?»

На самом деле большинство ораторов еще в первый день дебатов уже подготовили это спасение, сконцентрировав всю критику на премьер-министре и его военной политике с 1935 г. (опасное, кстати, занятие для либералов и лейбористов, в немалой степени повинных в плачевном состоянии армии накануне войны). Они четко отделяли Черчилля от его коллег. Так, 7 мая адмирал Кейс, столь суровый к правительству, явно оберегал первого лорда Адмиралтейства: «Я с нетерпением жду, что его обширным талантам найдется достойное применение. Я не могу поверить, что это станет возможно в рамках существующей системы». Утром следующего дня будет наблюдаться то же явление: Боуэр напомнит о том, как Черчилль критиковал в прошлом политику Чемберлена; Александер посреди обструкции военному министру и министру авиации с уважением отозвался о морском министре; его примеру последовал Дафф Купер, добавив: «Вечером первый лорд […] будет защищать тех, кто долгое время пренебрегал его предупреждениями. Не сомневаюсь, что он добьется успеха, […] и те, кто столь часто дрожал перед его мечом, будут только счастливы укрыться за его щитом». Ллойд Джордж пошел тем же путем и мимоходом произнес несколько памятных слов: «Всем известно, что то немногое, что было сделано, выполнялось скрепя сердце, против желания, неэффективно, бездумно. […] Не думаю, что первый лорд может нести полную ответственность за все, что происходило в Норвегии…

Черчилль: – Я принимаю полную ответственность за все, что было сделано Адмиралтейством.

Ллойд Джордж: – Высокочтимый джентльмен не должен превращаться в защитный экран, чтобы охранить коллег от разрывов снарядов».

Совершенно очевидно, что достопочтенные депутаты всех партий сами делали все возможное и невозможное, чтобы уберечь Уинстона Черчилля от нескончаемых залпов обвинений, которыми они обстреливали правительство. Когда первый лорд, наконец, поднялся, чтобы произнести свою речь, он уже находился в крайне затруднительном положении, поскольку ему предстояло защищать вчерашних политических противников и сегодняшних коллег от врагов правительства и своих сторонников, которые могли стать завтра его коллегами… Так что он был вынужден избегать острых углов, долго и пространно рассуждая о сложностях и трудностях норвежской кампании. Свою речь он завершил волнительным призывом к единству.