лошади, которую пас в ночном, и следил, как ослепительные, чудовищные молнии мгновенно рассекали черную тучу, завалившую все небо. Тогда и возникла у него мысль построить по всему Советскому Союзу сеть особых магнитных громоотводов и всю неисчислимую по силе электроэнергию улавливать в соответствующие аккумуляторы. И уж из них пользоваться электричеством.

Сколько сил, сколько средств сохранит это Мишкино изобретение!

Еще задолго до возникновения этой мысли, когда успех с водокачкой окрылил его, Мишка повел наступление на отца, подбивая его вступить в колхоз. Отец медлил, но с Мишкой был уступчив и даже почтителен. Тогда же он специально для Мишки поехал в город и, не жалея денег, дал ему червонец «истратить на изобретения». А вернувшись вечером, долго и внимательно слушал Мишку, разглядывая лампочку, обмотки, изолятор, поражаясь смелости сына, с которой тот прикасался к этим вещам, в особенности к тоненьким жилкам проводов: в них, по мнению Егора, уже содержалась разящая электрическая сила.

Пользуясь указаниями из старой книги «Сам себе электротехник», Мишка собирался своими силами зажечь электрическую лампочку от карманного фонаря. У кузнеца Петрана он выпросил старую велосипедную раму с одним задним колесом, и, когда покончил с проводкой и батареей, он пристроил эту раму на опрокинутой скамье, так что передача и колесо оставались на весу.

Потом тайно от отца, следившего за его изобретением, часами крутил эту установку, обливаясь потом. Но лампочка так и не вспыхнула. На проверку оказалось, что велосипедное колесо и Мишкины ноги не смогут дать соответствующее для батареи число оборотов и непрерывно действующей энергии.

Убедившись в бесплодности, Мишка, однако, не подал виду и решил устроить маленькую турбину из фанеры, жести и старого колеса от телеги. Но для турбины у него не хватало материала, и он ограничился простым наливным колесом, похожим на мельничное, которое и готовился вскоре, после рабочей поры, построить в истоке плотины.

С отцом они поладили вскоре после той ночной грозы, когда Мишка открылся ему — только ему — относительно своего «главного изобретения» с аккумуляторами, заряжающимися атмосферной разрядкой электричества. В ту же ночь на постели Егор шепотом рассказал обо всем жене. Но та не разобралась ни в чем.

— Такое изобрел, что ни один… — шептал он, — в колхоз мне окончательно велит…

Равновесие в их отношениях вчера впервые было нарушено отцом. Вчера Мишка никак не мог успокоиться и уснул озлобленный, но сегодня утром последствия ссоры сгладились. Жалко было лампочку, но утром сегодня они с сыном Пустынкина должны были ехать в город узнать, утверждена ли их ячейка комсомола, поторопить там ребят относительно билетов, и, кстати, Мишка Скворец купит лампочку.

И когда он, проснувшись, размечтался о великом своем открытии, ссора с отцом показалась ему совсем незначительной, каким-то крошечным пустяком.

Представилось ему множество электрических плугов, распахивающих широкое поле: как радостно смотреть, когда под напором несокрушимой силы с хрустом бугрится земля и черными брызгами летит через блестящие лемеха.

«Потом, со временем, — подумал Мишка, — может, и плуг совсем не понадобится. Может, изобретут такие патроны взрывчатые, особыми машинами их будут втыкать в почву на четверть глубины и все сразу взрывать током электричества. Вот и вспахано…»

На этой мысли и застал его отец со скотиной. Запал Егора уже прошел. После встречи с кузнецом он чувствовал себя столь пристыженным, что мимо окна, за которым спал Мишка, пройти почему-то не осмелился и обошел избу с другого, более далекого угла. А войдя в избу, он знаком приказал жене молчать и кивнул на чулан, где лежал сын.

После завтрака он ласково позвал сына в огород копать ямы под яблони, которые Егор собирался посадить осенью. Мишка заявил, что он поедет в город, но в ожидании приятеля пошел с отцом и, громко сопя, принялся рыть, поспешно вышвыривая лопату за лопатой.

Отец сказал:

— Устал, Скворец, отдохнем, — и присел тут же на землю, спустив ноги в свежую яму.

Сын продолжал работать. Опять заговорил отец:

— Отдохни, говорю, Миша, чего сопеть?

— Отдыхай, — сухо отозвался сын, не переставая копать. Но сопеть он все ж перестал.

Отцу хотелось поговорить с сыном, высказать что-то заветное, но Мишка был суров и не располагал отца к откровенности.

Думая, что сын смягчится за разговором, Егор начал:

— Вот примется сад, Миша, мы тогда избу черепицей накроем… Поместье будет. Издаля особенно улыбчиво: черепичная крыша, и зелень расцветает. На отлете… Как, Мишка?!.

Сын перестал работать и, не вылезая из ямы, задумался, опираясь на лопату. Отцу стало радостнее оттого, что сын, как ему показалось, понял и почувствовал его сокровенность.

— Опять же в дождик… когда яблоки нальют, — продолжал он, — …тихо так… и капель… В салаше чай пить вечерком…

Его вдруг охватило возбуждение, он повысил тон:

— Они ведь не чухают: сваливай все в одну кучу. А душа? Ей и удовольствия не надо? — грозно спросил он.

Мишка заулыбался, глядя вдаль, в поле, где густой, похожий на море утренний накал воздуха миражил над бесконечным, волнующимся простором хлебов.

— Тять, — мечтательно сказал он. — Пустынкин намечает весь Олех садом засадить. Вот расцветет-то! Гулянье там всеобщее устраивать если. А если ночью в дождик, его разноцветным электричеством зажечь. Рай, тять! Осенью намечают начать в колхозе.

Такое противоречие сына сразило отца. Егор встал и, прямым ударом всадив в грунт лопату, горько ахнул. До приезда молодого Пустынкина, Мишкина приятеля, он работал без передышки, молча и злобно, точно бы в руках у него не заступ, а штык.

Сын Пустынкина пришел за Мишкой в сад. Увидев Егора, он хитро подмигнул Мишке и, усмехаясь, спросил:

— Дядя Егор, говорят, ты утром корову под хвост целовал?

Егор поднял лопату, да так и застыл, не поворачиваясь к ребятам. Мишка, не знавший, что отец увел свой скот из колхоза, насторожился в недоумении. Через минуту Егор повернулся к ним лицом, вылез из ямы, подошел не спеша к сыну, столкнул его в недорытую им яму и безоговорочно приказал:

— Копай. В город не едешь…

Но Мишка, не сказав отцу ни слова, вылез из ямы, отшвырнул лопату и укатил с приятелем. А когда они возвращались из города и были недалеко от Казачьего хутора, сверху, с берега оврага, их окликнула Мишкина мать. Они остановили лошадь. Мать, испуганная и заплаканная, сообщила им, что отец весь день пил водку с квасом, буянил и грозился до смерти избить сына.

Эту ночь Мишка ночевал у Пустынкиных, а когда на следующее утро вернулся домой, он обнаружил полный разгром всех своих «изобретений». Нетронутыми остались лишь «наливное колесо» и самодельная «динамо» с толстым обтесанным