Я знаю, как и чем движется этот мир. И вот я обескуражен собственной дочерью. Я отчаянно хочу ей помочь. Быть ей полезным. Но не знаю как.

— Если ты не знаешь как, Пим, — говорит Анна, обратив на отца тяжелый взгляд, — тогда, возможно, лучше спросить ее.

Пим глубоко вздыхает.

— Что ж, возможно, я так и сделаю. — Глаза Пима сужаются. От боли? Или от ответа на вопрос, который он еще не задал. — Как, Анна? Как я могу помочь своей дочери?

— Ты можешь отпустить ее, Пим, — отвечает ему дочь. — Всего только. Отпусти ее!

Ясный день. Тяжелый запах деревьев висит в воздухе. Наверху в Убежище Анна смотрит на улицу из окна, поглаживая Муши, свернувшегося клубком у нее на коленях.

Завтра Йом-Кипур, — напоминает Марго. Она стоит на коленях рядом с Анной в своих завшивленных тряпках.

— Да, — отвечает Анна, слушая мурлыкание кота.

Ты пойдешь в синагогу?

— Думаешь, я должна?

Отвечай сама на этот вопрос.

— Думаешь, я должна поститься?

Это не мне решать.

— Что такое голод, я знаю, — замечает Анна. — Тебе не кажется, что я уже достаточно напостилась, так что хватит до конца жизни?

Тебе стоит поступить так, как ты сама считаешь правильным.

— С каких это пор?

Так должно быть всегда.

— Ты считаешь, что я должна простить и попросить прощения?

Молчание. Анна поворачив. тся к сестре, но ее уже нет. Снизу доносится скрип половиц, Пим взбирается по лестнице на чердак. Анна смотрит на него, обнимая кота. Пим одет в плащ, шляпа сдвинута набок. Он окидывает взглядом обшарпанную комнату.

— Здесь такой сквозняк, дочка, — говорит он. — Тебе не холодно?

Вместо ответа Анна говорит:

— Ты куда-то уходил. Дасса не сказала куда.

— Я улаживал кое-какие дела. Могу сказать, что правительство отказалось от претензий к моим деловым операциям. Я получил по этому поводу официальное письмо.

Анна поднимает голову, но ничего не говорит. Пим удивлен.

— Ты ничего не хочешь сказать? Я ожидал от тебя более сильной реакции. Все ограничения с нашего бизнеса, с нас сняты. И можно не опасаться депортации. Я думал, что тебя это обрадует.

— Завтра Йом-Кипур, — говорит она.

— Да, это так.

— Ты пойдешь с Дассой в синагогу?

— Пойду.

— Ты будешь поститься?

— Да, я и она.

— И будешь просить прощения — и прощать? — спрашивает Анна отца.

— Как еврей я не могу поступить иначе. — Он вынимает продолговатый конверт из кармана плаща.

— Что это? — спрашивает она.

Он хмурится, глядя на конверт, перебирая его пальцами.

— Это результат напряженной работы многих людей за короткий промежуток времени.

Анна стискивает кота, так что тот жалобно мяукает.

— Это то, что называется аффидавит, документ, предъявляемый вместо паспорта, — объясняет Пим, указывая на конверт. — И он обеспечит въезд в Соединенные Штаты некоей Аннелиз Марии Франк.

Анна изумлена. Ее руки по-прежнему сжимают кота, по щекам струятся слезы.

— Я знаю, что такое мечты, Анна, — говорит ей отец. — Надежда дается не только молодым. — И продолжает глухим голосом: — Так ты сможешь простить старика?

— Пим! — восклицает она, но слезы не дают ей договорить, и, опустив кота на пол, она бежит к нему, точно так же, как до войны, когда была еще девочкой, обласканной Богом.

Пим шепчет:

— Ты храбрая молодая женщина, чью жизнь подло исковеркала неподвластная тебе сила. Я молю тебя об одном: прости меня, и тогда, может быть, ты сможешь простить и весь мир. И, что еще важнее, простить саму себя.

Еще не открыв глаза, Анна знает, что увидит Марго. Марго ждет. Ждет искупления и примирения.

34. «Дневник юной девушки»

А если говорить серьезно, лет через десять после войны будет занимательно читать рассказ о том, как мы, евреи, жили здесь, что мы ели и о чем говорили.

Дневник Анны Франк,

29 марта 1944 г.

1961

Уэйверли-Плейс и Мерсер-стрит

Гринвич-Виллидж

НЬЮ-ЙОРК

Дорогая мисс Франк!

Наверное, я одна из самых пылких ваших поклонниц. Я прочитала «Дневник юной девушки» шесть раз! В нашей школьной библиотеке есть только один экземпляр этой книги, и я заказывала и заказывала ее. Хотя иногда миссис Мосли (наша библиотекарша) говорит, что я должна позволить и другим ее почитать, и выдает вместо нее Нэнси Дрю, что тоже неплохо. Мне нравятся книжки Нэнси Дрю, хотя ваша нравится больше. Вы такая умная, а Нэнси Дрю не приходилось скрываться от нацистов или прятаться от них в тайном убежище, где и поесть-то не было ничего вкусного.

Может, и нехорошо писать вам об этом, но после того, как кто-то сдал эту книгу, я прочитала на ее полях кое-что гадкое о евреях. Если бы это было написано карандашом, я просто стерла бы надпись ластиком, но она была сделана чернилами, и мне пришлось ее выскоблить. Из-за этого я получила выговор от бабушки Флинн, она видела, как я терла бумагу, и сказала, чтобы я НИКОГДА не писала ручкой в библиотечной книжке, какая бы причина у меня для этого ни была. Хотя мне кажется, что я поступила правильно. Надеюсь, что и вы думаете так же.

С самым теплым вам от меня приветом

Эдвина К. Буфорд (Винни)

P. S. Мой дедушка Флинн говорит, что сомневается в правдивости вами написанного. Он говорит, что писатели любят присочинять. Но я сказала ему, что это ВСЁ правда. Так ведь?

~

Дорогая Винни!

Я очень рада твоему письму и тому, что ты прочитала мою книжку так много раз. Но конечно же нет ничего плохого в чтении Нэнси Дрю. Хотя должна признаться, что я прочитала несколько книг Нэнси Дрю, когда впервые приехала в Америку, но так и не поняла, что в них происходит. Наверное, это из-за того, что страна была для меня новой и я не понимала, что происходит не только в книгах, но и в здешней жизни.

Ну а о гадостях, которые некоторые люди приписывают евреям, могу только с сожалением сказать, что в этом нет ничего нового. Ты поступили смело, решив в это вмешаться. Хотя не могу сказать, стоит ли из-за этого ссорится с бабушкой. Это ты решай сама.

Твоя подружка

Анна Франк

P. S. Посылаю тебе почтой экземпляр моего «Дневника» с автографом. Таким образом тебе не придется больше заказывать книжку в библиотеке. И скажи своему дедушке или любому, кто спросит, что всё в ней — чистая правда. Все так и происходило.

~