Ну, как там на воле? – тюремщик мастерски изобразил на лице тоску. Казалось, еще немного – и он натурально заплачет.

Они проговорили минут десять, после чего Грача, на сей раз минуя отстойник, отконвоировали в «шесть-восемь».

...Владимир ожидал, что его поведут в одну из следственных камер для допросов, однако его привели в комнату для свиданий, в конец длинного стола, где в ряд стояли шесть телефонных аппаратов. Заключенных от посетителей отделяла стена из толстого плексигласа.

Грачевский сел на стул, осматривая посетителей.

Увидев его, напротив сел представительный мужчина лет сорока пяти и взял в руки трубку. Кивая, он поздоровался и обнадежил Грача:

– Не бойся, я не кусаюсь.

– Да и я не лаю, – отозвался Грачевский, зная уже, с кем разговаривает.

– Это ты припечатал моего парня к гаражу?

– Понравился отпечаток? – Грач с видимым превосходством и пренебрежением смотрел на человека, который считал себя вором в законе.

– Понравился, – невесело усмехнулся Станислав Сергеевич и подозвал к себе парня, которого Грач узнал с первого взгляда. – Посмотри, Максим: этот человек помогал Ширяевой?

Максим подошел ближе, хотя и на расстоянии узнал Грачевского. Они недолго смотрели друг на друга. Потом, отрицательно покачав головой, Максим ответил отцу:

– Нет, это не он.

Не он...

Пожалуй, другого ответа от сына Курлычкин и не ожидал. Качая головой, подумал: «Что же это, сын, с тобой происходит?»

– Пап... – Максим тронул отца за плечо. – На два слова.

Они отошли в сторонку, Курлычкин дал знать сопровождающему, что свидание еще не закончено.

– Пап... Я знаю, ты многое можешь, сделай для меня одну вещь.

Они проговорили около двух минут, Грач не сводил с Максима глаз, вспоминая, как брали они его с Валентиной, везли в деревню, сажали в погреб...

Станислав Сергеевич так и не вернулся к телефону: сделав знак капитану, он с сыном вышел из комнаты. На пороге Максим обернулся к Грачевскому и отрицательно покачал головой. «Я сделал все, что смог», – говорили его глаза.

Курлычкин не стал разжевывать сыну, что он не один, у него друзья-товарищи, его не поймут. Можно было объяснить его поведение с судьей – по большому счету, это его личное дело, но вот что касается других...

Нет, ему не нужен ропот в бригаде. Да и вообще, необходимо стать самим собой, забыть все, что было до этого дня.

И Максим забудет. Станиславу Сергеевичу не осталось ничего другого, как верить в это.

* * *

Грача перевели в карцер, перед этим он в полном одиночестве около часа провел в прогулочном дворике.

Карцер представляется многим тесным помещением. Во многом это соответствует действительности, но в нем есть откидной стол, нары, умывальник, унитаз, есть и место, чтобы сделать от стены до стены пару-тройку шагов. Порой в такое помещение сажают для профилактики до двадцати человек – на час-полтора, больше в непереносимой духоте не выдержать.

Грач гнал от себя ненавистный образ Курлычкина, старался думать о матери. Он догадывался, почему его не отвели обратно в камеру, а посадили в карцер, предварительно, как собаку, выгуляв во дворике.

Он ждал своего конца с минуты на минуту, вздрагивая при каждом звуке. Невозможно настроиться на смерть, но тесное помещение, в котором он содержался, виделось ему камерой смертников.

Он чувствовал, что где-то совсем рядом готовы к работе люди Курлычкина. После полуночи продольный откроет им дверь и впустит в карцер. В своей камере «киевляне» гадить не станут – это святое. Надзиратель мог поступить «официально», например, подсадить в карцер к Грачевскому пару «разбушевавшихся» заключенных, однако постарается избежать лишнего шума и проводит подследственных «киевлян» тихо.

Владимир не ошибался: двое из шести подручных Курлычкина были готовы к работе и ждали двух часов ночи, когда на смену заступит свой контролер.

Незаметно для себя Грачевский уснул. Проснулся от лязга замка. Он напрасно настраивал себя на то, что сможет встретить убийц достаточно спокойно – сердце готово было выпрыгнуть из груди, и Грача крупно трясло. Он не мигая смотрел на открывшуюся дверь. И ничего не понял, когда продольный громко скомандовал:

– На выход!

Возле привратки их встретил знакомый дежурный.

– Здорово, Грачик! Такое чувство, что я тебя выгоняю.

Из рук в руки подследственного передали двум бойцам, одетым в униформу спецназа и вооруженным автоматами. Не церемонясь, те замкнули на запястьях Грача наручники и подтолкнули к выходу. Наклонив голову, втиснули в легковую машину. Сами уселись в другую.

Грачевского все еще колотило, когда он глянул на соседа.

Василий Маргелов отомкнул наручники и велел водителю трогать.

– Ты под моей опекой, – туманно высказался он. – Я договорился с ребятами – так, услуга за услугу. Посидишь пока в следственном изоляторе ГУБОПа. И ничего не бойся, – не дав ответить, добавил следователь. – Как только Курлычкин узнает, кто выдернул тебя из СИЗО, постарается забыть раз и навсегда. Эй!.. – Открытой ладонью Маргелов помахал возле лица Грачевского. – Воды?

Грач наконец-то сумел расслабиться. Даже улыбнулся на шутку следователя прокуратуры.

А Маргелов, уставший, издергавшийся за последние дни, поменялся бы с Грачевским местами... хотя бы на два дня. Растянулся бы на жесткой кушетке, положив руки за голову и глядя на зарешеченное окошко. Потом с радостью пошел бы на допрос. Ничего он не знает и не хочет знать. Полная отрицаловка.

– Не дрейфь, – еще раз успокоил он Грачевского, – дело твое в надежных руках. В крайнем случае выткем тебе трешку с отсрочкой приговора. Создадим «специальную» комиссию, она найдет столько изъянов в твоей машине, что завод-изготовитель наградит тебя орденом за отвагу. К такой машине просто опасно было подходить, а ты нашел в себе мужество сесть за руль. Давай я пожму твою руку, – продолжал балагурить Маргелов.

Василий понимал, что спасает Грачевского, но то, что он вытащил помощника Ширяевой с того света, представить не мог.

Для Грача все было иначе. В своей жизни он видел десятки камер и ни в одну из них не стремился.

Сейчас же, как о тихой гавани, думал о камере следственного изолятора ГУБОПа, рассеянно слушая непринужденную речь следователя о кормежке по высшему разряду, спецобслуживании... затем снова о минимальном сроке...

На вопрос, есть ли у него документ, удостоверяющий его личность, незнакомец ответил довольно странно: «Несколько».

Этот диалог произошел в коридоре городской прокуратуры. Маргелов несколько секунд постоял в раздумье: пригласить ли посетителя в кабинет. Однако продолжать странный разговор в коридоре было бессмысленно.