— Конечно, виноват, — твердо заявила я. Я видела слишком много избитых женщин в Бостонской больнице, которые упорно утверждали, что в случившемся не виноваты их мужья и парни. Надо признать, частенько и женщины как-то провоцировали насилие, но все же…

— Но он правда не виноват! — настаивала Марсали. Густой румянец не исчез с ее лица, скорее даже усилился. — Я… Он… То есть он схватил меня за руку, но только потому, что я… эмм… ну, в общем, я пыталась врезать ему поленом. — Она посмотрела в сторону, пламенно рдея.

— О, — сбитая с толку, я потерла нос. — Понятно. И почему же ты пыталась это сделать? Он… нападал на тебя?

Она вздохнула, понурив плечи.

— Нет. Что ж, это случилось потому, что Джоан пролила молоко, а он начал кричать, и она заплакала и… — Марсали немного нервно пожала плечами. — Наверное, меня просто бес попутал.

— Но ведь обычно Фергус не кричит на детей, да?

— О да, это совсем ему несвойственно! — выпалила она. — Он едва ли когда-либо… в общем, раньше так не было, но со всеми этими… но я не могу его винить, особенно в этот раз. Это заняло у него кучу времени — подоить козу, — и все насмарку. Думаю, я бы тоже кричала.

Она вперила взор в землю, избегая моего взгляда, и теребила край нижней рубашки, раз за разом проводя большим пальцем по шву.

— Маленькие дети могут быть испытанием, — согласилась я, в красках припоминая случай с участием двухлетней Брианны, телефонного звонка, который меня отвлек, большой миски спагетти с тефтелями и открытого портфеля Фрэнка. Обычно Фрэнк демонстрировал ангельское терпение с Бри и не меньшее со мной, но в тот раз его гневные крики заставили задрожать даже оконные стекла. Я вспомнила, что вообще-то в ответной ярости, граничащей с истерией, я швырнула в мужа тефтелей, и Бри повторила за мной, хотя делала это не из мстительности, а потому, что такой ход показался ей забавным. Если бы я стояла у плиты, я, наверное, бросила бы в него полную кастрюлю. Я потерла пальцем под носом, не зная, смеяться от этих воспоминаний или сожалеть о содеянном. Мне так и не удалось вывести те пятна с ковра.

Мне было ужасно жаль, что я не могу поделиться этим эпизодом с Марсали, которая понятия не имела не только о портфелях и спагетти, но и о Фрэнке. Она все еще смотрела в землю, шевеля сухие дубовые листочки пальцем ноги.

— Это все моя вина, правда, — сказала она и закусила губу.

— Не твоя, — я утешительно сжала ее руку. — Здесь нет ничьей вины: всякое случается, люди расстраиваются… но в конце концов все встает на свои места.

«Ведь так и случилось, — подумала я, — хоть и самым неожиданным образом».

Она кивнула, но лицо ее было по-прежнему омрачено, а губа закушена.

— Да, просто… — начала она, но оборвала предложение.

Я терпеливо ждала, стараясь на нее не давить. Ей хотелось, даже было необходимо, выговориться. А мне нужно было ее выслушать, прежде чем решить, стоит ли говорить об этом Джейми. Между ней и Фергусом явно что-то происходило.

— Я… как раз думала об этом, пока переворачивала зерно. Я бы этого не сделала, ни за что не сделала, но его крики так меня задели… Я почувствовала, будто все повторяется…

— Что повторяется? — спросила я, когда убедилась, что ей пока нечего добавить.

— Я пролила молоко, — сказала она торопливо. — Когда я была ребенком. Я хотела есть и потянулась за крынкой, и все пролилось.

— Ммм?

— Да. И он закричал, — она сильнее ссутулила плечи, как будто от воспоминания об ударе.

— Кто закричал?

— Точно не знаю. Может быть, это был мой отец, Хью, но мог быть и Саймон, второй мамин муж. Не помню, кто именно, только помню, что я так испугалась, что обмочилась, и от этого он разозлился сильнее. — Румянец вспыхнул на ее лице с новой силой, а пальцы на ногах поджались от стыда. — Мама плакала, потому что это была вся наша еда — молоко да немного хлеба. И теперь молоко пропало. Он кричал, что не может выносить этого шума, потому что мы с Джоан тоже голосили… и потом он дал мне пощечину, а мама тут же ринулась на него. Он так сильно толкнул ее, что она упала на очаг и разбила лицо. Я видела, как у нее из носа течет кровь.

Она всхлипнула и утерла нос костяшками пальцев, часто моргая и по-прежнему глядя на листья под ногами.

— Тогда он вышел, хлопнув дверью, и мы с Джоан кинулись к маме с диким воем, потому что думали, что она умерла… Но она встала на четвереньки и сказала нам, что все в порядке, что все будет хорошо. Ее качало, чепец сполз с головы, а из носа на пол текли струйки кровавых соплей… Я и забыла об этом. Но когда Фергус стал кричать на бедную малышку Джоан… это было как будто он вдруг стал Саймоном. Или, может, Хью. Им, кто бы он ни был. — Марсали закрыла глаза и глубоко вздохнула, наклоняясь вперед и обхватывая свою драгоценную ношу.

Я потянулась к ней и откинула мокрые пряди с ее лица, с круглых бровей.

— Ты скучаешь по маме, да? — тихо спросила я. Впервые я почувствовала симпатию к ее матери, Лаогере, как и к самой Марсали.

— О да, — просто ответила девушка. — Ужасно скучаю. — Она снова вздохнула, прикрыв глаза, и прижалась щекой к моей руке. Я обняла Марсали, притянув к себе ее голову, и молчаливо стала гладить по волосам.

Дело было за полдень, тени стали длинными и холодными в гуще дубовой рощи. Жар солодовни оставил Марсали, и она поежилась от опускающейся вечерней прохлады, по ее тонким рукам побежали мурашки.

— Вот, — сказала я, поднимаясь и набрасывая свой плащ ей на плечи. — Надень-ка, ты же не хочешь простудиться.

— О нет, я в порядке. — Она выпрямилась, откинув назад волосы, и вытерла лицо тыльной стороной ладони. — Нужно еще чуть-чуть закончить здесь, а потом идти домой и готовить ужин…

— Я все сделаю, — сказала я твердо и поправила на ней плащ. — А ты отдохни немного.

Воздух внутри крохотной постройки был такой густой, что опьянял — полный насыщенного мускуса от прорастающего зерна и острого пыльного запаха ячменной шелухи. Тепло было приятным после уличной прохлады, но уже через короткое время кожа под одеждой стала влажной, и я, стянув платье через голову, повесила его на гвоздь у