Байрон громко застонал.

— Ты не можешь думать о вещах, подобных этому. Сконцентрируйся на своем зрении.

Она рассмеялась, проявляя осторожность в движениях. Она не желала моргать, слишком много картин набрасывалось на нее.

— Именно в твоей голове вертятся подобные картины. Я и понятия не имела, что ты настолько озабочен этим, но я была бы более чем счастлива повиноваться. Думаю, это было бы намного веселее, чем просто пялиться в стену.

— Ты в состоянии хоть что-нибудь разглядеть? Если нет, то клянусь, я вот-вот взорвусь, — он не имел представления, насколько эротичным может быть совершенно неподвижно лежать, соединенным воедино, окруженным теплом и огнем. Ее груди были соблазном, умоляющим о внимании, но все, что он мог делать, это пассивно лежать, пока она всматривалась в противоположную стену.

— Не могу сказать, насколько далеко это, но я могу, сфокусировавшись, рассмотреть джакузи, — восторг слышался в ее голосе. — Я вижу ее своими собственными глазами, не так ли? — она шевельнулась, слегка, томным движением, от которого у него на лбу выступили капельки пота.

— Да, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Огонь танцевал в его крови. Она что-то делала своими мускулами, что было несправедливо. — Предполагалось, что ты не должна двигаться.

Антониетта закрыла глаза.

— А я и не двигалась, — она слегка отклонилась назад, ее волосы заскользили по его бедрам, когда она принялась объезжать его. — Вот это движение. Между ними большая разница. Позволь мне показать ее, — она ускорила темп сильными и быстрыми ударами, предназначенными, чтобы массировать его и ласкать. Сводя с ума.

Он потянулся вверх и поймал ее груди, наблюдая за сладострастным выражением, пересекшим ее лицо. Она всегда полностью отдавала себя ему, столь же страстно, если не больше, чем он. И это только усиливало темную силу его сексуального голода к ней. Его руки соскользнули ниже, ей на талию, приподнимая ее одновременно с движением своих бедер. Он был близок, так близок. Он схватил рукой ее волосы, притягивая к себе, одновременно садясь.

— Возьми мою кровь, Антониетта. Я чувствую, как твой голод бьется во мне, — мысль об этом так восторгала его, что он еще больше увеличился в размерах, начав пульсировать и пылать.

Он почувствовал, как от его хриплой мольбы ее тело затрепетало жизнью. Ее руки обвили его шею. Ее язык прошелся по соединению его губ. Дотронулся до его горла. Нашел местечко на его груди… И раскаленная добела боль пронзила его тело, а плети молний запотрескивали на его коже. Его бедра начали неистово подниматься, вновь и вновь, вдалбливаясь в нее, его тело взрывалось от наслаждения настолько сильного, что это потрясло его, заставляя содрогаться от силы их смешанного оргазма. Ее рот ставил метку, клеймил его, соединяя воедино. От красоты этого у него перехватывало дыхание.

Байрон обхватил ее руками и просто прижал к себе. Когда ее язычок закрыл крошечные следы укуса, он нежно покачал ее.

— Grazie, Антониетта, за твою щедрость. Временами я не мог поверить, что ты настоящая. Много лет назад, я был захвачен вампиром и отдан людям, чтобы те могли мучить меня, а также заманивать в ловушку остальных представителей моего вида. Я старался преодолеть боль, представляя, каково было бы иметь Спутницу жизни. Но я даже и близко не приблизился к образу настоящей женщины.

Она поцеловала его, поскольку не смогла найти другого способа ответить, показать, что он значит для нее. Излив все свои чувства в поцелуе, она оторвалась, чтобы глотнуть воздуха, и рассмеялась.

— Я просто физически не смогу держать свои глаза постоянно закрытыми. Что мы будем делать с этим? Я могу целовать тебя, поднять голову и случайно открыть глаза. А у тебя окажется три головы, одна из которых будет вращаться на твоей шее кругом. У второй через середину лба пробегает нечто, похожее на кость. Ты ведь в действительности так не выглядишь, правда? Если да, то тебе следовало бы предупредить меня, что тот красивый мужчина в зеркале, которого ты показал мне, был всего лишь плодом твоего воображения.

Смеясь, он перекатился, отчего она оказалась на спине.

— Нам потребуются очень-очень темные очки, чтобы не позволить тебе всего этого увидеть.

— В то же время, не должна ли я буду обмотать свою голову словно мумия?

— Я сомневаюсь, что твоя семья найдет в этом что-то смешное. Таша подумает, что я запаковал тебя, чтобы отправить в Египет. Полагаю, тебе лучше носить свои темные очки, пока мы не подберем другие. Они должны помочь, — он передал ей знакомую пару.

— Grazie, — пробормотала она и надела их.

Он поднялся.

— Представь, что ты совершенно чистая и опрятная. Посмотрим, сможешь ли ты выстроить образ.

Она встала, потянулась, выпрямив руки над головой.

— Не могу дождаться, когда увижу бедного Кельта. Он, должно быть, чувствует себя ужасно одиноким. Теперь он может оставаться с нами? Я знаю, ему не нравится оставаться в одиночестве, — Антониетта приложила все усилия, чтобы представить себя, освежившуюся после душа, самым главным образом в своем сознании. — А что ты делаешь со своей одеждой, когда превращаешься?

— Я позабочусь, чтобы ты была одета, cara.

— Ты этим вечером дотрагивался до Пола? С ним все будет в порядке?

— Да, он слаб и испытывает боль, но он поправится. Таша и Жюстин провели рядом с ним всю ночь. В данный момент он отдыхает. Мы навестим его, когда прибудем в палаццо. Сейчас мы должны идти. Мы обязаны сообщить дону Джованни, что немедленно должны пожениться. Думаю, будет лучше, если я попрошу у него твоей руки. И пока я делаю это, ты можешь поговорить с Ташей. Я не сомневаюсь, она наверняка начнет швыряться вещами, поэтому будет лучше, если меня при этом не будет.

— Трус, — улыбка пропала с ее лица. — Прежде, чем мы что-либо сделаем, мы должны поговорить с Маритой. Мне невыносимо жить с ней в одном доме, даже если она и жена Франко, если она вовлечена во что-либо подобное воровской шайке, — Антониетта тряхнула головой, дотрагиваясь до своих темных очков, убеждаясь, что они на месте. — Если она тем или иным образом замешана, дети и Франко будут опустошены.

— Мариту довольно легко прочитать, Антониетта. И пришло время пробиться через некоторые из этих барьеров, чтобы узнать, кто добавляет яд в вашу пищу. Это должен быть кто-то из домочадцев. Как бы сильно, я знаю, тебе ни хотелось, чтобы виновником был кто угодно, а не член твоей семьи, лишь немногие посторонние имеют доступ к вашей еде.

Антониетта отвернулась от него. Ей была невыносима мысль, что член ее семьи мог пытаться убить ее, не говоря уже о доне Джованни. Он мог быть суровым, а временами казаться непрощающим, но она знала, что он был любящим и щедрым мужчиной, чья жизнь вращалась вокруг его семьи.

— Ты готова изменить форму? На что-нибудь легкое. На птицу, которая тебе знакома, — Байрон взял ее за руку, желая отвлечь ее мысли от ее страхов и дать ей что-то, что стоит ожидать.