А в это время его войска уже спускались двумя колоннами с перевалов Сомосьерра и Гвадаррама: со стороны Буитраго и Эскориала. До Мадрида оставался один переход. Принц Мюрат уже на следующий день мог ввести в город 30 тысяч солдат, в этот момент еще шагающих по горным отрогам.

Принц Астурийский, которого я теперь буду называть Фердинандом VII, беспокоился о том, как воспримут Наполеон и Мюрат его приход к власти. Он поспешил послать знатных вельмож к императору, чтобы добиться его расположения и руки одной из его племянниц, а герцог дель Парке был отправлен к Мюрату, чтобы объяснить ему значение тех важных событий, которые произошли в Аранхуэсе. Отдав первые распоряжения, Фердинанд VII организовал свое правительство, не забыв о своих друзьях: герцоге Сан-Карлосе, герцоге Инфантадо и канонике Эскоикисе, всех троих он щедро наградил.

19 марта, в тот момент, когда штаб Мюрата переходил через перевал Гвадаррама, до нас дошли первые известия о волнениях в Аранхуэсе. 20 марта мы узнали об отречении Карла IV и приходе к власти Фердинанда VII. Мюрат ускорил движение. 21-го его штаб-квартира уже размещалась в городке Эль Молар, в нескольких лье от Мадрида.

В городе царил ужасный беспорядок, в безудержной радости население разграбило и сожгло имения князя Мира, его матери, семьи и друзей. Родственников и друзей Годоя убили бы, если бы не граф Богарнэ — он укрыл их в посольстве Франции, куда толпа не осмелилась войти.

Узнав о восстании в Аранхуэсе, принц Мюрат, обычно очень экспансивный, помрачнел, стал озабоченным и несколько дней не разговаривал с нами. Очевидно, что в неспокойной стране любой маршал на его месте посчитал бы положение своих войск совсем непростым. Личные амбиции Мюрата усложняли ситуацию еще больше. Видя, что три брата императора уже были коронованы, а четвертый, Люсьен, отказался занять трон, Мюрат мог предполагать, что Наполеон отдаст ему испанский трон, если королевская семья покинет страну и бежит в Америку. Поэтому он с большим огорчением узнал о приходе к власти Фердинанда, вокруг которого могли сплотиться обожавшие его испанцы. Основываясь на том, что у него не было приказа императора признать Фердинанда VII королем, Мюрат адресовал ему послания, называя его по-прежнему принцем Астурийским, а также советовал Карлу IV протестовать против отречения, сделанного под угрозой мятежа.

Старый король и королева пожалели о потере власти, они написали Наполеону, горько жалуясь на сына, поведение которого они описывали как своего рода отцеубийство, в чем была некоторая доля правды. 23 марта Мюрат вошел в Мадрид во главе армейского корпуса маршала Монсея.

Новый король призвал население хорошо встретить войска его друга Наполеона. Его послушались, и в огромной толпе любопытных мы видели только приветливые лица, хотя легко было заметить большое удивление при виде наших молоденьких пехотинцев.

Сравнение было явно не в нашу пользу: я сравнивал широкие плечи и крепкие торсы окружавших нас испанцев с фигурами наших слабых и хилых новобранцев. Моя национальная гордость была уязвлена. Я не мог, конечно, предвидеть все несчастья, которые проистекут из плохого впечатления от наших солдат, но я искренне пожалел, что император не послал на полуостров свои старые корпуса Германской армии. Однако наша кавалерия, особенно кирасиры — у испанцев нет таких войск, — наконец-то вызвала восхищение. То же впечатление произвела и артиллерия. Восторженные крики раздались при появлении конных и пеших полков Императорской гвардии, завершающих прохождение войск. Появление в их рядах мамлюков очень удивило испанцев, они не могли понять, как христиане французы могли допустить присутствие в их рядах турок, так как после вторжения на полуостров мавров народ здесь мусульман не любил и опасался с ними сражаться. Четыре мамлюка обратили бы в бегство два десятка кастильцев. Очень скоро нам пришлось в этом убедиться.

Мюрат расположился в одном из дворцов князя Мира, единственном уцелевшем от разгрома, поскольку народ думал, что он принадлежит королевской семье. Я поселился поблизости от этого дворца, в доме уважаемого советника двора Вест-Индии. Едва я устроился, как принц Мюрат узнал, что враги Годоя везут его в мадридскую тюрьму, где, вероятнее всего, собираются его убить, и что несчастный уже у городских ворот. Тогда он приказал мне взять эскадрон драгун и любой ценой помешать, чтобы князя Мира доставили в столицу, сообщив начальникам сопровождающих его лиц, что он, Мюрат, делает их ответственными за жизнь узника.

Я догнал Годоя в 2 лье от пригорода Мадрида. Хотя несчастный был весь изранен, конвойные не проявили к нему ни малейшей жалости. На руки и ноги ему были надеты оковы, он был привязан к открытой телеге, где его жгло солнце и досаждали рои мух, привлеченных запахом крови, сочившейся из его ран, едва прикрытых грубой рогожей… Это меня возмутило, и я заметил, что все, кто сопровождал меня, испытывают те же чувства.

Гвардейцев, охранявших князя Мира, было около сотни, с ними было также около половины батальона пехоты. Я вежливо объяснил командиру этого отряда цель моей миссии. Но офицер ответил мне с крайней дерзостью, что командующий французской армией не может отдавать ему приказы и что он продолжит свой путь к Мадриду. Тогда я сказал ему, что я обязан выполнять приказы моего командующего, поэтому всеми способами буду препятствовать тому, чтобы узник двинулся дальше!.. Мои драгуны не были новобранцами, это были ветераны, прошедшие Аустерлиц, их мужественные лица выражали решимость. Я развернул эскадрон в боевой порядок так, чтобы он преграждал путь повозке, и сказал командиру испанцев, что жду от него первого выстрела, после чего атакую его отряд. Я был готов это сделать, уверенный, что принц Мюрат меня одобрит.

Мои драгуны вытащили сабли из ножен. Это немного охладило пыл испанских гвардейцев. В это время командир отряда пехоты, до этого времени находившийся сзади, подъехал к головной колонне, чтобы узнать, что происходит. Я узнал в нем дона Мигеля Рафаэля Кёли, приятного человека, с которым в 1802 году я проделал путь из Нанта в Саламанку во время моего первого приезда в Испанию. Это был рассудительный человек, он понял причины, по которым маршал Мюрат противился тому, чтобы князя Мира отвезли в Мадрид, где его ждала неминуемая смерть. Если французская армия не воспротивится этому, она покроет себя позором, а если она будет отбивать пленника у убийц, кровопролитное столкновение неизбежно. Дон Рафаэль Кёли был в эскорте помощником командира и мог высказать свое мнение. Он переговорил с командиром, и мы договорились, что Годоя временно поместят в тюрьму города Пинто. Несчастный оставался безучастным свидетелем всех препирательств, но когда он оказался в тюрьме, куда я его сопроводил, он поблагодарил меня на очень хорошем французском и попросил передать признательность принцу Мюрату.

Тогда я позволил себе высказать гвардейцам свои замечания, что они варварски обращаются с пленником, что для испанского мундира позорно, когда четыреста вооруженных до зубов военных настолько не уверены в себе, что, охраняя одного безоружного человека, заковывают его в цепи!.. Меня поддержал более милосердный Рафаэль Кёли, который не предпринял бы таких мер, если бы командовал конвоем, и с князя Мира сняли железный ошейник, наручники и оковы с ног, оставив все же веревки. Я не смог добиться, чтобы его не привязывали в камере, но, по крайней мере, теперь он мог немного двигаться и лечь на тюфяк, который я заставил принести его охранников. Прошло уже пять дней с тех пор, как Годой получил свои ранения, а его даже ни разу не перевязали… Рубашка, пропитанная запекшейся кровью, прилипла к ранам. На нем был только один башмак, не было шейного платка, он был полураздет, и его трясла лихорадка!.. Хирург драгунского полка пришел осмотреть его. Французские офицеры, унтер-офицеры и простые солдаты принесли кое-какое белье и были тронуты тем, как достойно и в то же время благодарно он принимал эти дары.