— Ты ведь пойдешь с ним? Ты ведь не оставишь его одного?

Кристиан выдержал ее взгляд и серьезно кивнул. Будто в подкрепление своей клятвы, он взял ее руку и легко поцеловал ее.

«Значит, он все-таки ее любит, — подумала София, — и даже готов ради любви спасти ее любимого брата и помогать ему во всем».

То, что она, по крайней мере, в этом не ошиблась, было приятно. Пока Теодор глотал укрепляющий суп, она беспокойно ходила по комнате, а потом схватила Кристиана за руку и вывела его в коридор.

— Я до сих пор не понимаю, что произошло, но я дам вам денег, чтобы хватило на первое время! — сказала она и впервые за весь день почувствовала себя полезной. Она передала ему тяжелый мешок, взятый в долг у Исаака Моше. Предназначение этих денег менялось уже во второй раз.

Кристиан не поблагодарил Софию, а молча посмотрел на нее. Она даже почти надеялась, что он засмеется своим рокочущим смехом и докажет, что он — насмешник и бездельник и нет в мире никакого порядка. Но он молчал.

— Проклятье! — вырвалось у нее. — Проклятье!

Она схватилась за голову, будто ей стало плохо. Она с самого утра была на ногах, ничего не ела и не пила.

Кристиан, который, прижав мешок к себе, уже повернулся обратно к двери, заботливо вернулся к ней и вздохнул.

— Я спрашиваю себя, как вы могли навлечь такое на Теодора... и на себя, — печально сказал он. — Вы ведь так начитанны и так талантливы. И вы очень красивая женщина — вам когда-нибудь говорили это?

Она быстро опустила руки.

— Прекратите болтать чепуху!

— Это не чепуха, — убежденно ответил он. — Конечно, вы не так прелестны, как некоторые молодые девушки. Но у вас правильные черты, лицо открытое и чистое. Губы мягкие и пухлые. А взгляд ваших светлых глаз такой живой, такой ищущий, а иногда такой потерянный и грустный.

— Прекратите! — снова воскликнула она.

— Я понимаю, чего хочет Теодор, — невозмутимо продолжал он. — Но я знаю, что вы задумали для него карьеру, которую сами не можете сделать потому, что родились женщиной. Я знаю, что он не просто перечеркнул ваши планы, но отрезал вас от мира ученых, от королевского двора. Мне жаль вас.

Он подошел еще ближе, требовательно, как раньше, когда подшучивал над ней или пил за ужином вино. Она никогда не могла признаться себе в мягкой тоске и сейчас спрятала ее под непроницаемым взглядом.

Но Кристиан не обращал на это внимания, притянул ее к себе, не грубо, по-мужски, а мягко, как друг, и невинно, потому что им двигала не страсть, а доброта. Это было так убаюкивающе, что София даже забыла, почему считала его бездельником и лентяем. Его объятие было крепким, уверенным и здоровым. В нем не чувствовалось ни колебания, ни стыда, ни принуждения, будто его подталкивала незнакомая безудержная сила. Он прикасался к ней, потому что хотел этого, и делал это без стыда и сожаления. У нее пересохло во рту, в горле появился ком, а когда глаза наполнились слезами и слезы повисли на ресницах, она подумала, как же хорошо, когда тебя вот так обнимают, и как горько, что до Кристиана этого никто не делал. Он ласково поцеловал ее в лоб, несмотря на то что ее кожа больше не была молодой и гладкой. Она хихикнула, потому что не знала, что сказать, целиком поглощенная желанием прижаться к нему еще крепче и забыть в его объятиях об ужасе последних нескольких часов. Но она почувствовала его сопротивление, вызванное не тем, что он не хотел этого, а тем, что амулет, который он постоянно носил на шее, соскочил и упал на пол. Она как следует и не разглядела, что выпало из него. Это было что-то белое. Кристиан поспешно нагнулся и закрыл амулет.

— Что вы там носите? — спросила она, и короткое волшебство, окутавшее ее, испарилось.

Его губы уже не были мягкими, а скривились в насмешливую улыбку.

— Я ведь уже говорил — корм для моей крысы.

— А почему вы так быстро нагнулись — не хотели, чтобы я разглядела, что там внутри?

Он пожал плечами и промолчал. Она быстро вытерла то место, куда он ее поцеловал, — о, она поступила как старая, плаксивая баба, бросилась на грудь мужчине, про которого думала, что он любит ее дочь Катерину и ради нее готов помочь несчастному Теодору выбраться из города.

Она уже хотела сказать ему, как сильно она жалеет о проявленной слабости, но Кристиан, взяв мешок с деньгами, уже вышел из комнаты.

В коридоре он столкнулся с Катериной.

— Мы слишком долго ждали! — отчаянно вскричала она. — Четыре рыцаря стучат в ворота! Они требуют выдать им Теодора!

София вышла им навстречу, не зная, как себя вести. Трое мужчин еще сидели верхом, только четвертый спешился, чтобы постучать в ворота. Она шла к ним невероятно медленно, выигрывая время, необходимое Кристиану для того, чтобы взвалить на плечи Теодора, который был почти без сознания, и выбраться из окна в задней части дома.

София не знала, куда он собирается отвести его: было уже темно и городские ворота закрыты. Может, Кристиан спрячет его в своей убогой комнатенке, которую снимает у площади де Грев, а может, в публичном доме, потому что среди шлюх ученого уж точно никто искать не станет. София не могла точно сказать, сообщал ли он ей заранее о своих планах.

С тех пор как раздался стук в ворота, в ее голове стало пусто. Сегодня произошли события, которые София не успевала осмысливать, и теперь ей просто хотелось избавиться от всего этого, вместо того чтобы пытаться понять.

София молча смотрела на мужчин. Сначала она только видела, как они открывали рты. Только после того, как они повторили свое требование в третий раз, она поняла, что они сказали.

Они требовали выдать им Теодора де Гуслина — его обвиняют в предательстве короля. Он читал его сыну Луи запрещенные книги, согласно которым в мире не существует никакого порядка и которые позволяли дофину подняться против своего отца, несмотря на все христианские запреты, и потребовать у него корону еще при его жизни.

София не знала, чем возразить на это обвинение. Как было бы хорошо, если бы можно было просто промолчать! И как было бы хорошо позволить им делать свою работу!

Усердие, с которым Кристиан, Катерина и Изидора помогали Теодору, не оживило ее. Она чувствовала только невыносимую усталость. Ей казалось, что все потеряно и не осталось ничего, за что стоит бороться.

— Госпожа! Вы меня слышите? Мы пришли за Теодором де Гуслином.

Второй мужчина спешился и угрожающе подошел к ней. На нем была кольчуга, надетая поверх коричневого кожаного жилета, а на широком поясе висел меч.

— Это сын моего покойного супруга, — вяло сказала София. — Да, это правда. Но только его здесь нет.

Она понимала, что следует говорить больше, чтобы противостоять их настойчивости, а сама не могла решить, что лучше: чтобы Теодор был брошен в темницу и потом сожжен или чтобы истек кровью на руках у Кристиана.