Хотя колодцы были распределены между частями войск, а штабным и вообще офицерам воду дозволялось брать только по списку у дежурного по колодцу, в очередь, и не более назначенного количества, хотя караулы у колодцев были поставлены еще ранее, но водворить порядка так и не удалось. Люди мешали друг другу, задерживали спуск посудин, каждый хотел спустить свою раньше, добывание воды через это замедлялось.

Колонновожатый Аминов в 10 часов вечера доложил начальнику штаба Троцкому, что в темноте найти отсюда караванный путь будет трудно, а проводники, не получив воды, просят отпустить их домой. Поэтому следует отложить выступление до рассвета, тем более что воды на всех не хватает. Чины штаба обошли колодцы по поручению Троцкого и сообщили ему, что идти далее, даже налегке, будет рискованно. Далее показание материалов Троцкого и воспоминаний Полторацкого сильно расходятся, но как «материалы» обошлись Кауфману в 12 000 рублей, а за свои воспоминания Полторацкий ничего не получил, ибо они напечатаны после его смерти, то осторожнее было бы предпочесть его рассказ… хотя он и выставляет себя всюду на первый план.

По его версии, Троцкий шел к нему и, застав его беседующим с князем Евгением Максимилиановичем, просил пойти к Кауфману и доложить ему, что выступление следует отложить. Взять это на себя Троцкий, по-видимому, не решался, не имея за собой боевой репутации, тогда как Полторацкий, получивший на Кавказе офицерский Георгиевский крест, был известен самому государю. Полторацкий предложил тогда Троцкому оставить здесь все тяжести, людей и пушки, а всех верблюдов с пустыми турсуками и лошадей отправить назад на Адам-Кирилган, напоить их вдоволь, дать им там отдохнуть и подкормиться и через несколько дней привести их сюда с водой, а к этому времени подойдет и транспорт с провиантом. В материалах же говорится глухо, что Троцкий шел к Кауфману, встретился по дороге с князем Романовским и Полторацким и в разговоре «упомянутые лица пришли к выводу, который, сформулированный в окончательном виде, начальником штаба» и т. д. Так что неизвестно, кто именно предложил такую дельную и богатую мысль, за которую бы следовало дать Георгия на шею… По статуту, этот орден дается и за дельные советы.

Далее Троцкий уверяет, будто с докладом к Кауфману пошел он, а Полторацкий говорит, что в это время Кауфман позвал его, Полторацкого, к себе чрез адъютанта, и он доложил ему о своем плане. Бывший полевой интендант Касьянов, касаясь этого вопроса в своих воспоминаниях, стоит за Троцкого и в доказательство приводит, во-первых, то, что он сам ни от кого, кроме Троцкого, о таком предложении не слыхал, а во-вторых, что Кауфман, собрав совет и очертив положение отряда, продолжал: «Начальник полевого штаба предлагает следующую меру», и затем изложил эту меру.

В виду, однако, особых семейных отношений между Касьяновым и Троцким мы не можем придавать похвалам их друг другу серьезного значения. В материалах, например, Троцкий повествует о подвигах Касьянова при завладении хивинскими каюками на Аму-Дарье, а сам Касьянов сознается, что никаких таких подвигов с пальбой он не совершал. Да и компания с ним была совершенно мирная: зоолог Богданов, аптекарь-ботаник Краузе, да топограф подпор. Козловский.

Просто нашли они затопленную лодку, отлили воду, привязали пленницу к своей кауфманке и отвалили. Если бы Касьянов хотел врать, то, говорит он, «ничего бы ведь не стоило рассказать, например, что к берегу прискакала толпа человек в 20 или 25, а мы ее отбили и рассеяли». Охотно верим Касьянову, доживающему свой век в отставке, но о нем в материалах сообщается именно в роде этого, что, по его же мнению, «и правдоподобнее, и славнее».

Достоверно известно, однако, что мысль, которую все себе присваивают, принадлежала подполк. Тихменеву. Полторацкий тотчас подхватил брошенное им слово и понес к герцогу Лейхтенбергскому. Только одну необычайно дерзкую мысль приписывают Полторацкому: объявить Кауфмана сумасшедшим, сменить его и выбрать другого полководца. Мысль эту пропагандировал камергер князь Голицын, известный своею недалекостью и страстью играть роль. Насмешки достались Голицыну, а Полторацкий остался в стороне и даже сам подтрунивал над «придворным человеком». Об этом он в своих записках не упоминает, оставляя читателя в недоумении: почему Кауфман охладел к нему?

Итак, Кауфман опять собрал военный совет, около 11 часов ночи, и спасительный план был утвержден.

На рассвете 4 мая все верблюды с пустыми водоподъемными средствами, порционный скот, ослы и лошади отправлены на Адам-Кирилган под прикрытием трех рот и команды саперов.

Начальником команды назначен Бардовский. Почти все лаучи отправились с верблюдами. На Алты-Кудуке водворилась тишина. Для более правильного и точного отпуска воды по спискам расставили возле колодцев железные ящики от кауфманок вместо чанов и наливали в них воду. Явилась возможность давать уже по ведру на человека, но все-таки при сильной испарине и жажде воды не хватало на умыванье. Да и вообще, как стали брести по скупым колодцам, так никто более одного раза в неделю и не мылся.

Солдатики приободрились, а в 4-м линейном батальоне стали уже чинить сети, которые сохранили от сожжения, пожертвовав сапогами и рубахами… На расспросы Кауфмана люди объяснили, что «вот ужо, как выйдем на Аму-Дарью, так рыбу будем ловить, ваше превосходительство».

Колонна Бардовского прибыла на Адам-Кирилган 4 мая в 6 1/2 часов вечера, сделав 25 верст. Верблюды шли почти без вьюков, а все-таки их пало немало; погибло также несколько лошадей. Животные не пили уже третьи сутки…

Саперы тотчас приступили к рытью новых колодцев, благо вода неглубоко. 6-го числа было, с прежними 17-ю, уже 60 колодцев. В большем числе и нужды не было, а то можно бы было накопать их сколько угодно. Где же тут погибель человека?

Еще 5-го числа, в полдень, шайка туркменов пыталась было отбить на пастбище несколько верблюдов, но прикрытие заняло ближайший бархан и туркмены ушли. На рассвете 6-го числа туркмены снова показались и стали подходить с двух сторон, партиями в 200 человек. Бардовский не велел бить тревоги, а тихо поднял отряд и выслал два взвода стрелков на барханы; туркмены два раза кидались в атаку, но, встречаемые залпами, отступали на почтительное расстояние. Однако это все-таки мешало пастьбе, поэтому против них были направлены казаки с ракетными станками, которые и отогнали назойливых туркменов на 4 версты.

Перебежчик-туркмен показал, что это была партия Сыддыка из 400 человек, ночевавшая на 5 мая в 8 верстах от Адам-Кирилгана. Поверив захваченному им лаучу нашему, будто здесь стоит всего 150 чел. русских с массой верблюдов, Сыддык попытался было отбить их… Впоследствии это подтвердилось. Партия Сыддыка воротилась к Аму-Дарье в половинном составе, да и те пешком, еле живые. Остальные все либо погибли без воды, либо разбежались. Это по взятии Хивы подтвердил и сам Сыддык, явившийся с повинною. У него было 700 киргизов и 500 туркменов; из них убито всего 3 человека, а при отступлении к реке без воды пропала почти половина отряда.

Пока наши перевозочные средства отдыхали и упивались водою на колодцах, действительно «расчищенных человеком», главный отряд производил пробу артиллерии: оказалось, что ударные трубки гранат благополучно воспламеняются, попадая в песок; картечницы же беспрестанно останавливали огонь: то патроны падают из жестянок в приемник криво и вязнут там, то ломается экстрактор.