Внезапно разделявшая нас одежда исчезла. Моя ночная сорочка испарилась как по волшебству. Его длинное, упругое, обнаженное тело навалилось на меня. Жар плоти обжигал мне кожу. Руки нежно ласкали мое тело, и каждый нерв покалывало от прикосновений. Я вспомнила о порочности своей страсти, но покорилась ей и теснее прижалась к любовнику.

Теплый настойчивый рот спустился к моей обнаженной груди. Я задыхалась от удовольствия под его поцелуями. Медленно, умело он спустился ниже, отдавая дань губами, языком и пальцами каждой части моего тела, включая те, к которым никто никогда не прикасался подобным образом. Они словно впервые оживали. Мои чувства закружились слитным вихрем. Я слышала его страсть и ощущала глубокую синеву глаз. С каждым острым вздохом экстаза я пробовала воздух на вкус.

Он не проронил ни слова, но все мое тело горело. С постыдной радостью в сердце я задрожала в его объятиях, стремясь навстречу восхитительному восторгу, который любовник дарил мне. Он играл на мне, как на скрипке, пробуждая внутри меня созвучия, о существовании которых я не знала, сплетая безупречные и невообразимые мелодии.

Когда я ощутила вторжение, то вцепилась в Николае, прижимаясь все теснее, пока два наших тела не слились в одно. Он двигался к грани экстаза, и меня охватила настоятельная потребность, которой я прежде не знала. Внезапно, в тот же миг, когда я услышала его распаленное восклицание, само средоточие моей женственности взорвалось от удовольствия, все тело разлетелось на тысячу сверкающих осколков ощущений и света.

Я очнулась, громко ахнув и обнаружив, что лежу на скомканных простынях. Мое сердце колотилось, тело продолжало покалывать от яркого и изумительного чувства. Я увидела спящего мужа, и мои щеки загорелись от стыда. Я была обнажена! Моя ночная сорочка лежала рядом на полу! Я быстро села, накинула ее и взглянула на окно, где в луче света гаснущей луны мне почудились последние мерцающие точки, ускользающие прочь. Но нет! Это были обычные пылинки, а может, игра моего воображения.

«Боже! — подумала я, заливаясь жаром. — Что я за женщина, если позволила своему разуму и телу предать себя подобным образом?»

В то же время я невольно задавалась вопросом: неужели именно это положено испытывать, занимаясь любовью?

Хотя мне всего лишь привиделся сон — постыдный, восхитительный, — мои губы невольно искривила тайная улыбка. Я ощущала себя возрожденной. Обновленной. Живой. Впервые в жизни я поняла, что значит быть женщиной.

Когда первые лучи рассвета забрезжили над горизонтом, я послала за доктором Ван Хельсингом. Очевидно, он этого ожидал, поскольку прибыл через пару мгновений, полностью одетый.

— Вы хотите, чтобы я опять вас загипнотизировал, мадам Мина?

— Если пожелаете, но я позвала вас по другой причине. — Я приступила к реализации тщательно отрепетированного сценария: — Я знаю, что вы скоро отбываете на континент и намерены оставить меня здесь с Джонатаном, но я должна сопровождать вас в путешествии.

Профессор и Джонатан явно удивились.

— Почему? — спросил доктор Ван Хельсинг.

— Не только я буду в большей безопасности с вами, но и вы со мной.

— Разве, мадам Мина? Нас ждут великие трудности и полная неизвестность.

— Именно поэтому я должна поехать. Граф контролирует мой разум. Если он прикажет, я отправлюсь к нему любым способом, какими угодно методами, даже если это подвергнет смертельной опасности меня или тех, кого я люблю — включая тебя, Джонатан. — Мое лицо исказилось неподдельной гримасой вины. — Вы храбрые мужчины, и ваша сила в количестве. Вместе вы сможете противостоять мне, но если Джонатану придется охранять меня в одиночестве, боюсь, я могу сломить его сопротивление. Кроме того, я окажу бесценные услуги при поисках графа. Вы можете гипнотизировать меня по пути и узнавать то, чего я сама не знаю.

— Я уже давно твержу о том же! — страстно воскликнул Джонатан. — Профессор, мне ненавистна сама мысль о том, чтобы застрять здесь, пока вы станете подвергаться опасности, да и Мине будет лучше с нами.

— Мадам Мина, вы мудры, как всегда. Вы убедили меня. Вам следует отправиться с нами.

Неделя пролетела незаметно. Мужчины тайно совещались целыми днями, отдавали распоряжения насчет нашего путешествия за море. Хотя я должна была отправиться с ними, они почти не открывали своих планов, обращались со мной сердечно, но с явной осторожностью. Сьюард попросил своего друга, доктора Хеннеси, который приглядывал за его пациентами ранее, когда Джон Сьюард ухаживал за Люси в Лондоне, взять на себя руководство лечебницей в его отсутствие. Рабочее расписание Джонатана было отнюдь не напряженным, когда мы оставили Эксетер, и все же он написал своему помощнику в юридической фирме о необходимых мерах в связи с его задержкой.

Каждый день Николае навещал меня в мыслях, сообщая о своем продвижении к родной земле. Еженощно, лежа в постели, я возвращалась мыслями к волшебному сну о наших с ним занятиях любовью.

«Ах, — думала я. — Вот бы Джонатан коснулся меня подобным образом!»

Но муж оставался холоден.

Вечером перед отъездом из Англии, когда я одевалась к ужину, Джонатан ворвался в нашу комнату, улыбаясь и держа в руках большую коробку, судя по виду — из первоклассного лондонского магазина.

— Мина, я принес тебе подарок.

Я уже давно не видела такой радости и возбужденного предвкушения на лице Джонатана.

— Ты ездил в город? — спросила я, подойдя к нему.

— Да. Я увидел кое-что в витрине магазина и подумал о тебе. — Он положил коробку на кровать. — Ну же, открывай.

Я открыла коробку и ахнула от восхищения. Внутри лежал длинный светлый шерстяной плащ, отороченный пятнистым белым горностаем, и шапка из того же меха.

— Ах! — воскликнула я, немедленно завернулась в роскошные складки плаща и пробежала пальцами по мягкому меховому воротнику. — Джонатан! Он великолепен. Уверена, это стоит целое состояние.

— Мне нет дела до цены. Если я не ошибаюсь, ты мечтала о нем с детства.

Я не вполне поняла его замечание, однако надела горностаевую шапку и подошла к зеркалу — взглянуть на свое отражение.

— Я похожа на королеву.

В тот же миг я вспомнила детскую мечту, на которую только что намекнул Джонатан. Наши взгляды встретились в зеркале, и по его улыбке стало ясно, что мы думаем об одном и том же.

— Тебе было шесть-семь лет, — тихо сказал Джонатан. — Мне всего на пару лет больше.

— Мы играли в переодевания в гостиной твоей матери в приюте.

— Ты была королевой, закуталась в потрепанную старую белую скатерть вместо мантии. Я изображал твоего подданного. — Он усмехнулся и повторил ту памятную сцену — взял зонт, протянул его мне, торжественно встал на колени, склонил голову и произнес: — Ваше величество!