Я прошел тихонько вперед. Деревья раздвинулись, в просвете показалась долина. Я прокрался еще ближе, уже пригибаясь, осторожно выглянул из-за дерева.

Первое, что бросилось в глаза, шатры всех цветов. Шатры, сотни шатров, между ними зеленеют шалаши из свежесрубленных веток. Множество костров, вокруг огня кружком люди в доспехах, а еще больше двигается по опушке, везут катапульты, за ними тянутся тяжело груженные телеги.

Особняком, возле своих костров, что в сторонке, — существа, которых Гендельсон называл просто нечистью. Вообще-то я сам назвал бы их так же, ибо там те, кто не попадал в тот узкий стандарт, что даже я толерантно называю людьми. Мутанты, да не просто мутанты, большинство при моей политкорректности сошли бы за людей, назывались бы, скажем, гражданами кавказской национальности или американцами мутантного происхождения, но эти чудовища явно и резко выходили за все мыслимые рамки.

Я с отвращением рассматривал огромных, как слоны, чудовищ, тяжелых неповоротливых, между ними проскакивают юркие, как мартышки, белолицые зверьки, пушистые и длиннохвостые, но явно понимающие человеческую речь, там длиннорукие существа, Гендельсон потихоньку подкрался сзади и начал объяснять, что они умеют с огромной силой и убийственной точностью метать камни, но у них очень слабые ноги, их перевозят на телегах с камнями.

Его рука то вытягивала до половины меч, то снова со стуком задвигала в ножны. Это раздражало, я отвлекался, наконец бросил зло:

— Сэр Гендельсон, вам не терпится в бой?.. Так флаг вам в руки, барабан на шею и поезд навстречу!

Он не понял, но на всякий случай перекрестился, хотя руку с рукояти меча убрал. Обиделся, хрен с ним, но все же бубнил над ухом, что мутанты, как сказано в старых летописях, явились с неведомых земель, отыскав где-то горные проходы. Или продолбив гору, там, на Востоке все источено пещерами, как головки сыра.

К счастью, тогда королевства были в полной силе, объединенное войско им не дало разгуляться и захватить слишком большие земли. Они опустошили Бриттию и Шумеш, но затем их разбили в трех великих битвах, в течение трех лет отыскивали мелкие отряды и уничтожали, а одиночек уже забивали мужики топорами и оглоблями. Вроде бы удалось найти и замуровать дыру, через которую они выходили из-за Горной Стены, после чего на долгие столетия про этих уродов никто не слыхал. Но, похоже, Властелин Тьмы сумел отыскать или пробить для них новый проход…

Все устраивались на ночлег, на кострах жарили мясо, забивали скот, ибо охотой такое войско не прокормишь. Кровавый закат быстро тускнел, небо стало темно-синим, зажглись звезды, а луна налилась беспощадно ярким светом.

— Они прямо на дороге! — сказал Гендельсон с гневным изумлением, что кто-то посмел загородить ему, барону, дорогу. — Нам через долину… и прямо!

— Ночью? — спросил я.

— Ну, зачем же ночью? — удивился он. — Переночуем, но утром…

— Утром они сами снимутся с мест, — предположил я.

— Полагаете…

— Да, полагаю.

— Тогда нам нужно обогнать, — сказал он твердо, — и прибыть в Кернель раньше их!

— Это будет нетрудно, — сказал я. — С ними тяжелый обоз, а они его не оставят без охраны.

— Тогда мы должны…

Он оборвал себя на полуслове. Оба услышали быстро приближающийся конский топот — судя по звукам, в нашу сторону скачет один-единственный всадник, но было в этом топоте нечто странное, пугающее. Наши кони начали вздрагивать, храпеть, остановились, прижимая уши, а конь Гендельсона вообще начал подгибать ноги, как трусливый пес перед волком.

В лунном свете показался всадник. Весь он блестел, словно облитый водой. Точно так же блестел и его конь. Они показались мне выкованными из металла, но я видел, как живо конь выбрасывает ноги, как потряхивает гривой, как переливаются тугие мускулы под тонкой кожей. Всадник же наклонился вперед и выставил перед собой длинное рыцарское копье.

Гендельсон вскричал пугливо:

— Что за исчадие ада?

— Узнаем, — пообещал я.

Пальцы мои на ощупь отыскали рукоять молота. Я поймал взглядом блестящий шлем, рука метнула молот. Мы оба застыли, ожидая услышать звонкий удар, увидеть падение, Гендельсон даже вытянул руку, готовясь перехватить повод коня, что проскачет без всадника…

Удар, тяжелый удар металла о металл. Всадник чуть покачнулся, но усидел, а молот, описав дугу, вернулся в мою ладонь. Я так опешил, что едва поймал, всадник пронесся мимо нас, не подарив даже взглядом, а я с воплем швырнул молот вдогонку. Он понесся, треща воздухом, мне почудились в его полете стыд и жажда реабилитироваться. Всадник удалялся, молот догнал и нанес тяжелый удар в спину. Донесся звонкий удар монолитного железа в… такой же монолит, только больше, словно мой молот ударил в массивную наковальню.

Всадник чуть-чуть клюнул носом, молот вернулся ко мне в ладонь. Гендельсон смотрел ошалело, но не вслед всаднику, а на землю.

— Сэр Ричард…

Отпечатки подков были широкие, но когда я понял, чего устрашился Гендельсон, волосы зашевелились на затылке, на спине, а потом и на руках. Почва каменистая, наши кони почти не оставляют следов, хотя мы вовсе не пушинки, а за промчавшимся всадником следы чернеют в лунном свете глубокие, отчетливые..

— Он из металла, — сказал Гендельсон убежденно.

— Как такое может быть? — буркнул я.

— Из металла, — повторил Гендельсон. — Потому даже не обратил на нас внимания. Спешит на турнир себе подобных…

Я повесил молот, пальцы тряслись, а руки от пережитого волнения вздрагивали, словно я всю ночь крал кур вблизи от больших и злобных сторожевых собак.

— Черт бы его побрал, — сказал я зло. — Разъездились тут по ночам… Людей пугают!

— Совершенно с вами согласен, — ответил Гендельсон торопливо. — Чуть ли не впервые я согласен с вами, сэр Ричард! Пусть тот, кого вы упомянули, заберет его в свои…. свои владения. Заберет и не выпускает.

Но взгляд, который бросил в мою сторону, говорил отчетливо, что еще лучше, если бы с тем всадником из металла забрали бы туда и меня с моим нечестивым молотом, нечестивым амулетом и прочей нечестивостью…

Рано утром мы проснулись от рева скота, конского ржания, топота и скрипа телег. Все это сливалось в неумолчный шум, напоминающий далекий грохот волн о скалистый берег.

Мы выбрались из глубин леса, куда отступили на ночлег, Гендельсон громко забормотал молитву. Вся долина, казалось, пришла в движение: конница уже скрылась, за нею уходили пешие, а сейчас под охраной двухметровых заргов тяжело сдвинулись телеги. Тащили их крупные быки с на диво широкими грудными клетками.

— Господи, — прошептал Гендельсон, — позволь им идти с такой же скоростью до самого Кернеля!

— Лучше нам двигаться быстрее, — возразил я трезво. — А то он выполнит твою просьбу, но и нам даст скорость вдвое меньше…