Но тут она увидела ногу в кожаном башмаке, и от сердца чуть отлегло. Это все-таки человек… ну, скорее всего. Его лицо прятала личина из медвежьей морды, медвежья шкура покрывала голову и плечи. Он вошел, закрыл за собой дверь, но остался стоять, не решаясь пройти дальше, в свет очага. Он был так огромен, что едва помещался под низкой кровлей. Младина смотрела на него со страхом и недоумением, не понимая, кого это вызвала из леса. Она ждала своего жениха… Хорта… Не может быть, чтобы это был Хорт! Ее гость казался еще выше ростом, еще шире… хотя, может быть, это из-за шкуры?

– К-кто ты? – еле выговорила она, едва удержавшись, чтобы не добавить «и из какого мира?»

– Я… – донесся из-под шкуры низкий хриплый голос. – Жива будь… Я жених твой.

Это был не голос Хорта. Скорее он напомнил ей голос сежанского Одинца: тот так же говорил, с трудом вспоминая каждое слово по отдельности.

– Покажись! – потребовала Младина, все еще надеясь, что слух ее подвел.

Но он все стоял у двери, будто сам не знал, зачем сюда явился.

– Меня… Князь Волков к тебе послал, – наконец сказал он. – Я у него просился… Хочу стать Одинцом. Я должен стать Одинцом. Не могу жить… могу жить только в лесу. Мне не нужно… больше ничего. А он сказал… что ты должна меня отпустить. Без этого он меня не примет… даже не разрешит драться за… Потому что мы… я… Он сказал, у меня есть неве… – Ему трудно давалось это слово. – Невеста… И пока ты меня не отпустишь… я не могу…

Младина откинулась к стене. Теперь она твердо знала, что перед ней не Хорт. Это не его голос, не его речи. Да разве же Хорт стал бы говорить ей такое? Тот, кто в купальскую ночь мечтал о скорой свадьбе!

– Кто ты такой? – повелительно произнесла она, внятно и раздельно, как глухому.

– Я… Пребран. Сын Бранемера дешнянского. Меня обручили с тобой. Еще давно… совсем давно.

– Сними шкуру и личину! – твердо приказала Младина. – Ты здесь в доме людском, а не в норе под корягой.

– Отпусти меня…

– Пока шкуру не снимешь, даже разговаривать не буду! – прикрикнула Младина, изо всех сил стараясь рассердиться, чтобы не заплакать.

Она привыкла к мысли, что ее судьба в руках богов, но это было уже слишком!

Крайне неохотно, словно предстояло снять родную шкуру, пришелец стянул личину. Он не хотел поднять головы, и Младина подошла ближе. Ну да, этого человека она не видела никогда – ни во сне, ни наяву. Он тоже был молод, лет двадцати, как и Хорт, но крупнее: и выше, и шире в плечах. Красотой лица он явно уступал Хорту: грубоватые черты, обветренная кожа, высокий и широкий лоб прикрыт неряшливо падающими темно-русыми волосами, рыжевато-русая бородка клочковатая и неопрятная. Младина с трудом подавляла желание разрыдаться. За что ей все это?

– Посмотри на меня! – потребовала она, желая наконец взглянуть в глаза своей причуднице-судьбе.

Что за мара ей напряла на кривое веретено!

Пришедший неохотно поднял глаза. Несмотря на молодость, между бровями у него залегли складки, взгляд был угрюмым, но не злобным, а скорее… жалобным. При всем его росте и силе, он не только не внушал ей страха, но, похоже, сам почему-то ее побаивался. Казалось, ему мучительно находиться здесь и стоять перед ней.

– Объясни, что все это значит! – потребовала Младина.

Только что ей казалось, она все понимает, и вот все опять запуталось! Накатило холодное чувство, словно она валится в пропасть, из которой уже не вылезти. Если это ее жених… отец не мог ошибиться, он-то точно знал, с кем обручена его дочь! Но как же тогда Хорт? Выходит, он ей все-таки примерещился?

– Ну… – Гость явно маялся и с усилием выдавливал каждое слово. – Ты ж знаешь… Нас обручили… давно. Мне едва тринадцать было… или двенадцать… сказали, если не женюсь за семь лет, то навсегда медведем стану. А если женюсь, то домой надо… в Витимеров… к отцу-матери. А я их и в лицо забыл. Не могу в людях жить. Тяжело мне. Я же… каждое полнолуние на четыре лапы становлюсь. И так всегда будет. С тринадцати… или двенадцати. Куда мне в людях жить? Какой из меня князь? Я лучше тут останусь. В лесу. А Лютомер говорит: иди к невесте, она тебя отпустит, если захочет.

– Кашу будешь? – помолчав, спросила Младина.

Он помотал головой.

– Нет, будешь! – сердито ответила она, будто неразумному мальцу, и подошла к столу. Положила несколько ложек из горшка в приготовленную миску и подвинула к тому краю. – Садись. И ешь. Зря я, что ли, старалась тут, просо толкла!

Он медленно подошел, сел. Младина почти силой воткнула черенок ложки в его грубые пальцы. Ей хотелось накормить его назло судьбе, а заодно получить время подумать. Он потащил ложку в рот, проглотил с таким трудом, словно его кормили той страшно пересоленной кашей, какой угощают отца сразу после родов.

– Ты, стало быть, сын Бранемера… Пребран? – уточнила Младина, разглядывая его лицо. – Это же лесное имя?

Он кивнул, не поднимая глаз.

– А у родителей тебя как звали?

– Ог… Огнесвет.

– И ты не хочешь жениться?

Он помотал головой.

– Отец тебе невесту нашел… то есть меня. Нарочно старался, чтобы тебя от медвежьей шкуры избавить и назад в люди вернуть. А ты не хочешь.

– Но я же… Какое мне… в люди?

– Ты ведь у отца единственный сын. Если ты в лесу останешься, кто будет ему наследовать?

Он промолчал. Видимо, на этот вопрос ответа не имелось.

– Отпустила бы ты меня, – повторил он. – На кой тебе леший такой жених? Чуть что – а я уже медведь…

– Ты и сейчас-то как медведь, – проворчала Младина.

Он кивнул, чуть ли не довольный такой оценкой.

– Так отпустишь?

Младина еще подумала. Зачем отец прислал к ней это чудо лесное? Одобрит ли он, если она и впрямь отпустит Пребрана на волю? Тоже, сокровище! Выходить за него замуж ей совершенно не хотелось. Даже если окажется, что Хорт ей приснился и такого человека нет на свете, она предпочла бы поселиться здесь, с Молигневой, и вместе с ней мести Пекельный Круг своей кровной родни. А дальше видно будет… Но едва ли родичи обрадуются, если она вот так возьмет и опустит его на все четыре стороны. Ведь его отец, князь Бранемер, ждет не дождется это угрюмое чучело. И держит в залоге не кого-нибудь, а ее двоюродную сестру Унеладу. Младина помнила ее: это ведь та красивая девушка, так похожая на нее, которую она видела в избушке вещих вил, когда ей вручили узду для духа-подсадки. Та девушка улыбалась ей с родственной любовью, как истинная сестра. А теперь она нуждается в ее, Младины, помощи. Иначе ей не выйти на вольный свет и не попасть к собственному жениху. Если уж не себе, то сестре Младина должна была помочь.

– Вот что! – объявила она, когда Пребран запихнул в себя кашу, вытер рот тыльной стороной ладони и опустил ложку. – Просто так я тебе волю дать не могу. Твой отец увез мою сестру и держит в подземелье. Он думает, что мои родичи тебя нарочно от него прячут. Поэтому ты поедешь со мной на Десну. Покажешься отцу. Он отпустит мою сестру. И тогда я тебя от обручения освобожу.