Выбрался на берег, на солнце поглядел, а оно уже за кромку соснового бора спряталось, значит, вечер скоро, а там и ночь придет, стемнеет. Какое тут болото в потемках искать! И домой возвращаться неловко. Соседи спросят: «Как клюква нынче, Асхат, уродилась?» А я что в ответ скажу? Врать с детства не приучен, но и рассказывать, как заплутал, как сорока мое имя выкрикивала, как березку тушил, тоже неловко. Вспомнил, что чуть в стороне от речки, ближе к озеру, где хороший карась ловится, избушка нашего лесника Кадира стоит. Подумал, подумал, рыбину доел, хлеба половину сжевал, остаток на потом оставил и решил в избушке той заночевать, а уж завтра на клюквенное болото наведаться. На душе сразу веселее стало, отряхнулся и отправился избушку искать, чтоб, значит, на ночлег определиться.

Избушку лесника Кадира быстро нашел – она подле старой ели сложена, а верхушку еловую издалека видно. Посмотрел по следам вокруг, но свежих не заметил, видать, давно сюда никто не заходил. Глянул вверх, а на крыше бурундучок сидит, на меня глазками-бусинками посверкивает, усиками шевелит, интересуется, с чем пришел. У нас в тайге бурундучки самые любопытные из всех зверьков, людей не боятся, доверяют человеку, почти ручные. И всегда возле охотничьих избушек держатся, за человеком крошки со стола подбирают, пропитание в том находят. На зиму бурундук несколько ведер кедровых орехов себе заготавливает, в дупле или норе прячет. Старики сказывают, что если кто из людей запасы его найдет, себе заберет, то бурундук головой на развилку у кустика бросается и сам себя так душит, потому как не выжить ему без зимнего припаса.

Зашел я в избушку – никого. На столе несколько кружек перевернутых стоит, соль в баночке, в углу возле железной печки мелко колотые дрова лежат, береста, коробок спичек на полке. Все, что нужно путнику. Можно с дороги, с мороза обогреться, обсушиться, чай сварить, сил поднабраться. Даже свечной огарок оставлен, чтоб без света не сидеть. У нас издавна обычай такой: кто ту избушку срубил, тому она и принадлежит, но зайти в нее каждый может, коль нужда есть.

Только все одно как-то неспокойно у меня на душе было в тот вечер: про говорящую сороку забыть никак не мог, отражение девушки в зеленом сарафане вспоминалось. Беду, что случиться должна, человек завсегда заранее чует, предвидит. Но мало ли что на душе у тебя творится, а все одно жить дальше надо. Доел остатки хлеба с солью, чайку вскипятил, попил, похлебал, да и спать на топчан улегся.

Ночь быстро свое темное покрывало на лес накинула, тихо кругом, только свечка на столе потрескивает, да мыши под полом шуршат, сова изредка ухнет где-то, и опять тишина. А мне не спится никак, что за день со мной случилось, вспоминается. Девушка в зеленом сарафане так в глазах и стоит, улыбается, веселым глазом подмигивает. Может, час прошел, а то и больше, задремал. Находился за день, вот и сморило, а девушка та и во сне продолжает мне улыбаться, говорит что-то, да только слов ее понять не могу.

Вдруг слышу, как дверь скрипнула, словно вошел кто. Поднял голову, глаза открыл и увидел… старика в старинном черном бешмете с нахмуренным лицом, строгим взглядом, и белая борода у него до пояса мелкими кольцами вьется. Вот только усов у него не видно, и бровей не разглядел, а так старик строгий, спина прямая, словно из сказки ко мне в избушку явился. А сзади него три девушки стоят, улыбаются мне, как старому знакомому. Волосы у них льняные, глазища большие, голубые, как небо в ясную погоду. Красавицы такие, что слова их описать не сразу и подберешь.

Хотел я встать, поздороваться, но ноги как ватные сделались, не слушаются, и ни словечка выговорить не могу, только таращусь на них, глазами хлопаю.

А старик тем временем к столу подошел, свечу погасил, а в избушке все равно светло, словно свет от пришельцев льется, приятный такой, мерцающий.

– Здравствуй, Асхат, – он мне вдруг говорит и бороду рукой оглаживает, – давно тебя жду в своем лесу, знал, что рано или поздно повстречаемся.

– А откуда вам мое имя известно? – спрашиваю и сам не понял, как речь ко мне вернулась вдруг.

– Мне все известно, что вокруг делается, потому что я – хозяин здешних мест и все звери, птицы, рыба в реке – мои. Слежу, чтоб злой человек не набедокурил, беды не натворил.

– А как зовут вас? – спрашиваю.

– Зови меня просто хозяином.

– А что за девушки с вами пришли?

– То дочери мои. Им давно замуж пора, да только никак не могу для них достойного человека найти. Нужен мне зять доброй и чистый в помыслах. Чтоб не о корысти думал, а о том, как лес сохранить, братьев своих меньших в обиду не дать, злых людей от леса отвадить, зверушек из капканов освобождать, деревья лечить, пожары лесные гасить. Вот ты вроде как мне приглянулся, вижу на тебя положиться можно.

– Значит, это вы нынче в лесу меня проверяли, когда березка загорелась? Как я сразу не догадался.

– Все правильно понял, уразумел, то проверка была. Хорошо себя показал, куртку не пожалел, до дыр прожег, огонь загасил. Вот тебе взамен другая, новая совсем, носи на здоровье. – И протягивает мне куртку из прочного холста, что когда-то в старину у нас в деревне женщины пряли, износа им не было. – В куртке этой особая нитка из целебных трав пущена, и кто ее носит, то сроду ни хворобы, ни усталости знать не будет.

Взял я куртку, примерил – в самый раз по мне, и легкая, и теплая, и прочная, всем удобная в лес ходить – лучше не сыщешь.

– Спасибо, – старику отвечаю, поклонился низко, – только где я жить буду? Меня ведь дома ждут, искать пустятся, коль завтра к вечеру не вернусь.

– За то не бойся, все улажу. Народ подумает, будто бы ты пропал, заблудился, поищут, поищут, да и забудут о тебе. А жить станешь, где пожелаешь: хочешь в этой избушке, а нет, то любую в лесу выбирай, которая поглянется.

– Очень вам благодарен, – поклонился опять старику. – Только насчет того, чтоб так вот сразу и жениться, то не готов к тому. У нас так не делается – только увиделись, даже не познакомились по-настоящему, а уже и жениться. Мне бы с ней поговорить, вечерком по деревне пройтись, погулять, послушать, какие она песни поет, слагает, а уж потом решать – брать ее в жены, играть ли свадьбу. Да и какая в лесу свадьба, когда никого из моей родни не будет?

– Придется тебе по нашим обычаям жить, про то, как у вас водится забудь навсегда. А пока погляди на моих дочерей и выбери, которая тебе милей, сердцу ближе.

Тут девушки вперед выступили, в ладоши хлопнули, серебряными браслетами, что у них на руках надеты, зазвенели, в пляс пустились, веселую песню запели. Я хоть слов не понял, не разобрал, но все одно – хорошая песня! И веселая, и с грустинкой чуть, едва сам в пляс не пошел, да неловко как-то. Смотрю на них, выбираю, которая краше всех, веселей, в талии тоньше. И узнал ту самую, что в речке днем увидел! Очень она мне в душу запала. А приметил ее по малой родинке над верхней губой. Пригляделся, и она с меня глаз не сводит, смеется беззвучно так. Кинулся к ней, схватил за руку, к себе потянул, говорю старику:

– Вот она, моя избранница. С ней жить буду, по нраву она мне, согласен хоть сейчас жениться. Скажи, как зовут тебя?