Еще остались в живых кое-кто из мира Александра VI, но самой энергичной оказалась Ванноцца Катанеи. Креп-ко цепляясь за жизнь, она осела в Риме и с недавнего времени целиком посвятила себя благотворительной деятельности. Она помогала церквям, но благодаря материнскому инстинкту больше внимания уделяла больницам, особенно больнице Консолационе. Она установила там массивный серебряный бюст Валентинуа, словно стараясь оградить его от забвения (хотя, по всей видимости, он стал добычей одного из ландскнехтов Фрунсберга, разграбивших Рим в 1527 году). Ванноцца очень любила украшения, но теперь они не имели для нее никакого значения, и по ее просьбе ювелир превратил эти золотые и серебряные украшения в церковную утварь. Она заказала Андреа Бреджо мраморную скинию, точную копию Сан-Джиакомо-дели-Спагнуоли, с канделябрами, фризами и арабесками, последовавшими за витиеватым стилем ломбардских декораторов, и удовлетворявшие вкус женщин древности. Для церкви Святого Джона Лютеранского Ванноцца сделала серебряную скинию, украшенную жемчугом, бриллиантами и бирюзой, которые во времена Александра VI оттеняли белизну ее кожи. Она поссорилась с ювелиром Нардо Антониаццо, который заявил, что она должна заплатить ему больше за изготовление серебряного креста. Ванноцца ничуть не изменилась, несмотря на падение Борджиа, и даже такие историки, как Джовио, узнавший ее только в последние годы жизни, отзывался о ней очень хорошо.

Ванноцца правильно оценивала свои возможности, и свидетельство тому переписка с Лукрецией, где она никогда не позволяла себе каких-либо неуважительных слов. Только несколько писем было обнаружено в архиве д'Эсте, датированных 1515 годом, и, вероятно, они не представляют особого интереса. Самая откровенная фраза в этих письмах «ваша счастливая и несчастная мать» непосредственно перед подписью. Письма Ванноццы содержат советы и просьбы (редко для себя, чаще для своих протеже). В числе прочих просьб есть та, что касается непосредственно семьи. Джофре, живущий тихой провинциальной жизнью владельца небольшого поместья в Скуиллаче, отправил своего десятилетнего незаконнорожденного сына к матери в Рим. Ванноцца приняла мальчика с распростертыми объятиями, но, понимая, что ее жизнь подходит к концу, написала Лукреции и кардиналу Ипполито, спрашивая, не могли бы они взять ребенка в Феррару после ее смерти, где «его могли бы вырастить для того, чтобы он мог служить вашему прославленному дому». Мы не знаем, что на это ответила Лукреция. В 1517 году Джофре умер в Скуиллаче в возрасте тридцати шести лет, о чем Лукрецию известил старший сын брата, дон Франческо. Не прошло и года после смерти Джофре, как умирает Ванноцца. 24 ноября 1518 года Рим узнает о ее смерти.

«Мессир Паоло, – выкрикивал герольд, – сообщает, что Ванноцца, мать герцога Гандийского, скончалась; покойная принадлежала к братству Джонфалоне».

Услышав сообщение, в котором не упоминались ни Валентинуа, ни Лукреция, члены братства занялись подготовкой похорон. Ванноццу похоронили в церкви Санта-Мария-ин-Пополо. Ей оказали почести не только потому, что она была матерью герцога Валентинуа, герцога Гандийского, принца Скуиллаче и герцогини Феррарской, но и потому, что была набожной, доброй, умной и дожила до преклонных лет. В соответствии с волеизъявлением Ванноццы следовало в течение двухсот лет служить мессы в Санта-Мария-ин-Пополо. По окончании указанного срока убрали даже могильную плиту; память о женщине Александра VI была передана историкам.

Лукреция укрылась в Сан Бернардино и распорядилась, чтобы никто не заговаривал с ней о постигшей ее утрате. Не имело никакого смысла говорить с людьми, которые даже не представляли, что значила для нее мать. Это был удачный момент для того, чтобы забрать сына Джофре, но в архиве Феррары я не нашла никаких упоминаний о мальчике. Правда, в бухгалтерских книгах Лукреции за 1518 год есть упоминание о «Джеронимо Борджиа», паже. Но в последующих документах о нем говорится как о сыне Чезаре Борджиа. Маленький Джеронимо был веселым мальчиком, которого нежно любила не только Лукреция, но и Ал ьфонсо «за его богатство». Он осел в Ферраре, построил дом, женился, прожил жизнь и умер. Наследники династии, предназначение которой Александр VI видел в завоевании Европы, были немногочисленны и разделены. Луиза Борджиа воспитывалась во Франции, Хуан Борджиа, третий герцог Гандийский, ставший отцом святого Франциска Борджиа, одного из создателей ордена иезуитов, тоже жил в Париже, а дети Джофре в Южной Италии. Младший сын Александра VI, Родриго, был скромным священником в Кампании, а в Ферраре, кроме Лукреции, жили дочь Валентинуа, ставшая монахиней, Джеронимо и римский инфант.

Читатели должны помнить сложные обстоятельства, связанные с рождением инфанта, неоднозначность его происхождения и вопрос в отношении двух папских булл, касающихся римского инфанта. Интерес к личности Джованни Борджиа начинается и заканчивается его рождением. В чем же кроется причина трагически сложившейся жизни Джованни? Следует ли отнести его ослабленную психику за счет непонятного происхождения или неправильного воспитания, повлиявшего на умственную отсталость Джованни? Историки, не обнаружив следов мальчика в период между смертью Александра VI и 1518 годом, предположили, что он жил с одним из кардиналов Борджиа в Риме или Неаполе. Вновь обнаруженные документы, относящиеся к 1506 и 1508 годам, свидетельствуют, что в 1505 году он появился в Ферраре и затем был отдан на попечение Альберто Пио, на Капри. В октябре 1506 года приближенный герцогини «отправился на Капри, чтобы забрать Джованни Борджиа с вещами». Так записано в бухгалтерской книге Лукреции.

В это время был раскрыт заговор дона Джулио, и, хотя Пио остался в стороне, он намекал на свое враждебное отношение к семейству д'Эсте. Инфанта перевезли в Феррару и поселили в замке. У него был свой двор, выдающийся учитель – гуманист Бартоломео Гротто, доверенное лицо, грум и даже шут, которого Лукреция одевала за собственный счет. Из бухгалтерских книг Лукреции можно проследить каждый день жизни инфанта. Он ужасающе быстро изнашивал чулки, рубашки и головные уборы. Как-то он попросил у Лукреции разрешения отдать кое-что из одежды бедному испанцу, и она, естественно, разрешила это сделать. Был случай, когда учителю понадобились книги, Вергилий и латинская грамматика, чернильница и разные канцелярские принадлежности, и этот вопрос тоже был решен положительно. Д'Эсте согласились, чтобы мальчик жил в Ферраре, что, безусловно, благотворным образом сказалось на его развитии. Хочу напомнить, что две папские буллы в отношении его рождения ограждали герцогиню Феррарскую от неуместных догадок в ее адрес. Кстати, следует учитывать, что Альфонсо, а за ним и его дети с трудом переносили инфанта, можно сказать, ненавидели его. Другими словами, Лукреции позволили оставить мальчика в Ферраре, но наложили запрет на его имя, причем это касалось даже невероятно охочих до сплетен информаторов маркизы Мантуанской. Проспери, не считая двух случаев, никогда не упоминал о маленьком сыне герцога Валентинуа даже в связи со смертью Чезаре, который, согласно первой булле, был отцом мальчика.

Установленное в отношении инфанта правило было сродни закону, запрещающему упоминать имена дона Ферранте и дона Джулио после трагической истории с их заключением в тюрьму. А вот Джованни Борджиа был в большой обиде на судьбу, не обеспечившей ему такую известность, и любовь Лукреции не могла компенсировать эту потерю. Со временем к ее любви все больше примешивалось чувство жалости и тревоги, когда она видела, как обида и разочарование Джованни, связанные с его социальным и экономическим положением, пробуждают в нем высокомерие и дерзость Борджиа. Никто никогда не узнает, что она испытывала, вглядываясь в его лицо. Искала чьи-то черты? Испытывала раскаяние?