И все-таки все эти мероприятия имели полный успех. Основные резервы противника находились позади его северного фланга до тех пор, пока действительно не стало поздно. Заградотряды совместно с командованием Крымфронта, бросая резервы в бой, даже не знали где находятся наши соединения. Да, вот еще что… Буквально накануне наступления поступил приказ о назначении начальника штаба армии генерала Велера начальником штаба группы армий «Центр». А он, между прочим, был главным разработчиком операции «Охота на дроф». Но я, конечно, не мог такого блестящего генерала лишить возможности продвижения по службе, хотя нам было тяжело расставаться. Его преемник генерал Шульц стал моим верным другом и боевым товарищем. Гораздо позже, в зимнюю кампанию 1943 года, в дни гибели 6-й армии он был для меня ценнейшим помощником, прекрасно понимавшим нужды войск в любой, даже самой непростой ситуации. Удивительный человек: ровный, любезный, но с железными нервами. Еще в бытность командиром дивизии за умелую организацию боевых действий в весьма непростой обстановке он был награжден Рыцарским крестом. Позже, командуя корпусом на фронте группы армий «Юг», он умел так организовать сражение, что невзирая на превосходящие силы противника, его соединение не только никогда не отступало, но даже делало прорыв и окружало вражеские войска. Талант, что тут скажешь…

Наша 11-я армия начала наступление по плану операции «Охота на дроф» 8 мая 1942 года. Тогда в боях мы потеряли храброго полковника Гроддека, многих других храбрых солдат и офицеров. К 16 мая Керчь была взята 170-й пд и 213 пп. Я устроил свой передовой КП в непосредственной близости к фронту и целыми днями объезжал дивизии на передовой. На моих солдат стремительное преследование противника производило неизгладимое впечатление; это зрелище поднимало боевой дух и укрепляло их в мысли, что они делают страшное, но святое дело. Все дороги были забиты брошенными машинами, танками, орудиями, лазаретами с ранеными; на каждом шагу навстречу попадались длинные колонны пленных. Казалось, им несть числа. Я еще и еще раз убеждался в том, что трагедия русского народа, обреченного большевистской властью на деградацию и вымирание, трагедия, продолжавшаяся более 20 лет, дает о себе знать именно так, через весь этот ужас, – когда эти изможденные и пожилые русские солдаты, и малограмотные молодые солдаты, не желающие воевать за чуждую им кровавую безграничную власть, устало и угрюмо направлялись в расположение наших войск с единственной целью: выжить хотя бы так, уцелеть… Я практически доподлинно знал какое огромное количество, исчисляемое миллионами солдат, оказалось в нашем плену… Я знал о том, какая чудовищная пропаганда велась и в те годы, и после войны, о том в каких ужасающих условиях находились советские военнопленные в Германии и в концлагерях. Но самое ужасное даже не это, а то, что правители США и Великобритании – я повторяю это для тебя еще раз – захватив наши лагеря, передали этих несчастных военнопленных Сталину. Но по своей жестокости советские лагеря превосходили германские, а затравленный и запуганный народ вашей страны боялся хоть слово сказать об этом, опровергнуть ложь…

Мы помолчали; я не стал убеждать собеседника, что согласен с ним, что знаю, как подло были выданы советские военнопленные и какая участь их ждала на родине, которая давно уже стала им страшной советской мачехой… Я видел кадры секретной хроники, километры пленок…

Мы просто сидели и молчали, наслаждаясь мирной тишайшей паузой. Пока генерал-фельдмаршал не предложил: ну что ж, продолжим…

– Мы встретились с генералом фон Рихтгофеном вблизи Керчи. Цель, к которой мы так долго стремились, была достигнута. И можно было неотрывно любоваться незабываемым зрелищем: перед нами в восхитительных лучах горело и колыхалось море, солнце освещало Керченский пролив и противоположный берег Тамани. Прямо перед нами был берег, на котором находилось несметное количество разных машин, железо, железо, железо… Словно фильм о конце света… Чтобы добиться капитуляции остатков сил противника и избежать ненужных жертв, огонь артиллерии мы сосредоточили только на последних опорных пунктах. 18 мая сражение на Керченском полуострове было закончено. Только небольшие отряды противника под давлением нескольких фанатичных комиссаров и чекистов еще несколько недель держались в подземных пещерах (катакомбах) в скалах вблизи Керчи. По официальным данным, имевшимся у нас, мы захватили более 300 000 пленных. Я не вникал в эти цифры, не анализировал, потому что у нас нет причин занижать потери и завышать победы, – немцам это вообще не характерно, – так что, думаю, цифры те недалеки от истины. Захватили мы более 1,5 тысячи орудий, свыше 300 танков. Три армии противника, в состав которых входило без малого сорок крупных соединений, мы уничтожили силами пяти пехотных дивизий, двух румынских пехотных дивизии и одной кавбригады. Только ничтожное количество войск противника, в основном заградотряды, чекисты и комиссары сумели уйти через пролив на Таманский полуостров.

Наши войска сделали невероятное. Это была победоносная битва, в которой не мы, а комиссары и чекисты бросили на бойню более полумиллионную группировку несчастных русских, казахов, украинцев… Бросили и сбежали… как позже было установлено, разгромлено было вместе со взятыми в плен, почти 750 000 человек.

Но все только продолжалось. 11-й армии предстояло самое сложное – взятие мощной крепости Севастополь. О чем я после керченской победы докладывал Гитлеру в его ставке в середине апреля 1942-го. Впервые мне довелось встретиться с фюрером еще в феврале 1940 года. И скажу откровенно: Гитлер не давил на меня, он даже не делал попыток каким-либо образом повлиять на мои решения. Так что все остальные измышления – ложь. Он прекрасно понимал, что благодаря победе под Керчью угроза со стороны Красной армии для Крыма была ликвидирована, но и не торопил брать Севастополь…

Вне всякого сомнения я и тогда, и по сей день считаю стратегической ошибкой, что после того как Севастополь своевременно был нами взят, главное командование сняло 11-ю армию с южного фланга Восточного фронта для того, чтобы использовать ее под Петербургом для заполнения, как говорилось в официальном приказе, промежутков на фронте. Безусловно, теперь, по истечении времени, я отдаю себе отчет в том, что это было воздействие на Гитлера Сталиным через посредство Рузвельта и Черчилля. Даже если подобная мысль прозвучит абсурдно для всех, – это было так, а не иначе.

После взятия Севастополя, – как предполагалось ранее фон Рундштедтом и планировалось генерал-полковником Йодлем, – 11-ю армию следовало перебросить через Керченский пролив на Кубань, чтобы отрезать путь к отступлению силам противника, отходившим перед группой армий «А» с Нижнего Дона к Кавказу. Я хорошо был осведомлен не только напрямую от мусульманских народов, но и от резидентуры Ватикана, что эти народы ожидали, что 11-я армия, столь блестяще разгромившая советские армии в Крыму, станет фетишем победной поступи южного фланга Восточного фронта, к которому присоединятся и мусульманские силы. Однако наши будущие ходы тоже просчитывались недремлющим противником, для которого все мы – и немцы, и русские, – были пешками, черными и красными фигурками на гигантской игральной доске… Чтобы хоть как-то повлиять на развитие событий, я предлагал держать 11-ю армию в резерве позади 6-й армии Паулюса, тогда бы по крайней мере не случилось Сталинградской трагедии… Но, очевидно, мои попытки были слабыми, не столь настойчивыми, полагаю даже, на меня очень сильное влияние оказал пессимизм фон Рундштедта. Уединившись в живописной местности во Франции, он сам себя отвел ото всех дел, опустил руки… а ведь на него возлагались такие надежды… не берусь судить: был ли на него организован нажим, поступали ли угрозы, но на все обращения Герд фон Рундштедт отвечал фразой: «Все, я стар, стар…»