– Да.

Однако это не произвело на него столь удручающего впечатления, даже вид запущенных огородов, заброшенного оборудования и больших куч гниющих отбросов. Из учебных фильмов он знал, что окраинные районы всегда так выглядят, даже на Земле; до недавнего времени Аляска выглядела так же, а Антарктида, за исключением курортов, выглядит так до сих пор.

– Эти колонисты в той комнате, со своим набором, – сказала Энн Хоуторн. – А если бы мы забрали у них сейчас Подружку Пэт и разбили ее на кусочки? Что бы с ними стало?

– Продолжали бы смотреть свой сон.

После погружения в сон необходимости в наборе уже не было.

– Почему тебе вдруг этого захотелось?

Он был удивлен: в этой идее был явный привкус садизма, а до сих пор девушка казалась неспособной на жестокие поступки.

– Склонность к разрушению, – сказала Энн. – У меня есть желание уничтожить их идолов – Подружку Пэт и Уолта. Мне хочется это сделать, потому что… – Она на мгновение замолчала. – Я им завидую. С моей стороны это не религиозная страсть, а просто обычная, низменная жестокость. Я знаю. Если я не могу к ним присоединиться…

– Можешь. И присоединишься. И я тоже. Однако не сразу.

Он подал ей чашку кофе, она задумчиво взяла ее. Без тяжелого комбинезона она казалась необычно худой. Барни заметил, что они с ней одного роста, на каблуках она могла быть даже выше. У нее был странный нос. Слегка округлый, он тем не менее не выглядел смешно, но как-то наводил на мысли о Земле, об англосаксонских и норманнских крестьянах, обрабатывающих свои маленькие поля.

Ничего удивительного, что ей так не понравилось на Марсе, ее предки, несомненно, любили старушку Землю, ее вкус и запах, а больше всего – память о минувшем, о созданиях, которые населяли ее и умерли, чтобы обратиться – не в прах, но в плодородную почву. Ну что ж, может быть, ей удастся возделать здесь огород, может быть, ей удастся собрать урожай там, где другим колонистам это не удалось. Странно, что она была столь подавлена. Или вновь прибывшие всегда вели себя так? Он как-то не испытывал сожаления. Может быть, где-то в глубине души он был убежден, что ему удастся вернуться на Землю. В таком случае это он был душевно болен, а не Энн.

– У меня есть немного кэн-ди, Барни, – вдруг сказала Энн. Она полезла в карман парусиновых рабочих брюк и достала маленький пакетик. – Я купила это недавно в своем бараке. Флэкс Блэк Спит, так он называется. Колонист, который мне это продал, знал, что в сравнении с чуинг-зет оно не представляет ценности, поэтому взял недорого. Я пробовала им воспользоваться… даже положила в рот. Но в конце концов, так же как и ты, не смогла. Разве убогая действительность не лучше самой интересной иллюзии? А может быть, это и есть иллюзия, Барни? Я ничего не знаю о философии, объясни мне это, потому что все, что я знаю, основывается на моих религиозных убеждениях, а это не помогает мне понять их. Эти наркотики.

Она развернула пакетик, пальцы ее дрожали.

– Я не могу больше, Барни.

– Подожди, – сказал он, отставляя чашку и направляясь к ней. Однако было уже поздно: она уже приняла кэн-ди. – Мне ничего не оставила? – весело спросил он. – Ты пропустишь самое интересное: у тебя не будет компании во время перемещения.

Взяв ее за руку, он вывел Энн из комнаты и поспешно провел по коридору в помещение, где лежали остальные; усаживая ее возле набора, он сочувственно сказал:

– Так у тебя будут общие с ними переживания, а насколько я знаю, это очень помогает.

– Спасибо, – сонно сказала она.

Она закрыла глаза, и тело ее постепенно обмякло.

Барни понял, что она уже стала Подружкой Пэт – в мире без проблем.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

– Я все еще в сознании, – пробормотала она.

– Ты все равно не будешь этого помнить, – сказал он.

– О нет, буду, – слабым голосом сказала Энн Хоуторн. Потом он почувствовал, как она отдаляется.

Он остался один с семью телами и сразу же вернулся в свою комнату, где дымились две чашки кофе.

«Я мог бы влюбиться в эту девушку, – подумал он. – Не так, как в Рони Фьюгейт или даже как в Эмили, но совсем иначе. Иначе? Лучше? Или это просто от отчаяния? Так же, как сейчас Энн приняла кэн-ди, проглотила его единым духом, поскольку для нее не осталось ничего иного, кроме тьмы. Это – или бездна. И не на день или неделю – на века. Так что придется мне полюбить эту девушку».

Он сидел один среди не до конца распакованных вещей, пил кофе и размышлял, пока наконец в соседней комнате не послышались стоны и шорохи. Его товарищи по бараку приходили в себя. Он поставил чашку и пошел к ним.

– Почему ты отказался, Майерсон? – спросил Норм Шайн, потирая лоб и морщась. – Боже, как у меня болит голова!

Внезапно он заметил Энн Хоуторн; все еще без сознания, она лежала опершись спиной о стену и опустив голову на грудь.

– Кто это?

– Она присоединилась к нам под конец, – сказала Фрэн, неуверенно поднимаясь с пола. – Это приятельница Майерсона, они познакомились во время полета. Она очень мила, только у нее пунктик на почве религии, сами увидите.

Она смерила Энн критическим взглядом:

– Вполне симпатичная. Мне очень было интересно, как она выглядит. Я представляла себе ее несколько более… гм… серьезной.

Подходя к Барни, Сэм Риган сказал:

– Уговори ее, чтобы она жила с тобой, Майерсон; мы охотно проголосуем за то, чтобы принять ее в наш барак. У нас много места, а тебе нужна – скажем так – жена.

Сэм тоже посмотрел на Энн.

– Да-а, – сказал он. – Красивая. Длинные черные волосы. Мне такие нравятся.

– О да, – ехидно сказала Мэри Риган.

– Да, ну и что? – Сэм Риган сердито взглянул на нее.

– Я сделал ей предложение, – сказал Барни.

Все с любопытством посмотрели на него.

– Странно, – сказала Хелен Моррис, – когда мы только что были все вместе, она нам ничего об этом не сказала, и, судя по тому, что мы знаем, вы встретились только…

Фрэн Шайн, перебив ее, сказала Барни:

– Ты же не хочешь жить с чокнутой неохристианкой? У нас есть печальный опыт: в прошлом году мы выставили отсюда одну такую пару. Здесь, на Марсе, они могут доставить множество хлопот. Помни, что у нас были общие мысли… она рьяно исповедует какую-то религию, со всеми обрядами и ритуалами, устаревшими идеями, она в это действительно верит.

– Я знаю, – процедил Барни.

– Это правда, Майерсон, я тебе говорю, – спокойно сказал Тод Моррис. – Мы живем здесь слишком близко друг к другу, чтобы еще ввозить какой бы то ни было фанатизм с Земли. Это случалось в других бараках, мы знаем, что говорим. Мы должны руководствоваться принципом «живи и дай жить другим», без абсолютистских догматов и убеждений – барак для этого слишком мал.