Не в первый раз я задумалась о том, многое ли из того, что он нам говорил, было правдой.

— Моя сейчас уходить, — сообщил Измаил.

Джейми поднял бровь и бросил взгляд за борт, на колышущуюся бездонную синеву.

— Ни в коем случае не собираюсь тебе мешать, — любезно отозвался он. — Но может быть, тебе лучше воспользоваться лодкой?

Вероятно, Измаил понял шутку, во всяком случае, в его глазах промелькнуло нечто похожее на искорку юмора, но черное лицо осталось решительным и суровым.

— Вы обещать мне высадить на берег там, где я просить. — Он кивнул на остров, где буйная поросль джунглей сбегала по склону холма к морю, чтобы увидеть в воде собственное зеленое отражение. — Вот место, где я хотеть быть.

Джейми перевел задумчивый взгляд с безлюдного берега на Измаила, помолчал и кивнул.

— Я прикажу спустить шлюпку. — Он повернулся к каюте. — Кажется, тебе было обещано еще и золото, а?

— Моя не хотеть золото.

Слова Измаила, как и его тон, заставили Джейми остановиться и посмотреть на чернокожего с интересом, к которому примешивалась настороженность.

— У тебя еще что-то на уме?

Измаил ответил коротким резким кивком. Особых признаков нервозности он не выказывал, но на висках поблескивала легкая испарина, несмотря на прохладный полуденный бриз.

— Моя хотеть этот однорукий нигер, — заявил Измаил, смело глядя Джейми в лицо, но за этой напускной бравадой угадывалась неуверенность.

— Темерер? — удивилась я. — Зачем?

Измаил бросил на меня взгляд, но его ответ был адресован Джейми.

— От этот нигер вам все равно никакой польза нет. Одна рука — ни работать в поле, ни на корабль.

Джейми отреагировал не сразу. Он помолчал, глядя на Измаила, повернулся и велел Фергюсу привести однорукого раба.

Темерер, приведенный на палубу, безучастно стоял, щурясь от солнца. Ему тоже выдали матросскую робу, но в отличие от Измаила с его варварским шиком на нем все висело как на бревне, на которое нацепили одежду для просушки.

— Этот человек хочет, чтобы ты сошел с ним здесь на остров, — медленно произнес по-английски Джейми, четко выговаривая каждое слово, чтобы быть понятым. — Ты согласен на это?

Темерер заморгал, глаза его расширились от изумления, чуть ли не от испуга. Я подумала, что, наверное, никто уже много лет — а может, всю его жизнь — не интересовался тем, чего он хочет, а чего нет. Раб робко переводил взгляд с Джейми на Измаила и обратно, но на вопрос так и не ответил.

Джейми попробовал еще раз, по-другому.

— Тебе вовсе не обязательно идти с этим человеком, — сказал он рабу. — Ты можешь остаться с нами, и мы позаботимся о тебе. Никто не причинит тебе зла.

Темерер, явно ошеломленный неожиданно открывшейся возможностью выбора, замешкался, взгляд его метался слева направо, но конец этим метаниям и сомнениям положила фраза Измаила, произнесенная на незнакомом языке, отличающимся текучими гласными и ритмичными, словно бой барабана, ударными слогами.

Темерер охнул, упал на колени и припал лбом к палубе у ног Измаила. Все находившиеся на палубе воззрились на него и на Измаила, который стоял, сложив руки на груди, с настороженным и вызывающим видом.

— Этот идти со мной, — сказал он.

Шлюпка доставила обоих чернокожих на берег, и они высадились на краю джунглей, имея при себе небольшую торбу с припасами и поясные ножи.

— Почему здесь? — спросила я, провожая взглядом две темные фигуры, поднимавшиеся по лесистому склону. — По-моему, поблизости нет ни города, ни плантации.

Во всяком случае, с моря были видны лишь первозданные джунгли.

— О, плантации там есть, — заверил меня Лоренц. — Выше, в холмах, возделывают в основном кофе и индиго. Сахарный тростник лучше растет у побережья. — Он покосился в сторону берега, где исчезли две темные фигуры, и добавил: — Однако более вероятно, что эта парочка вознамерилась присоединиться к какой-нибудь банде маронов.

— А что, на Ямайке, как и на Эспаньоле, есть мароны? — заинтересовался Фергюс.

Лоренц угрюмо усмехнулся.

— Друг мой, где есть рабы, там есть и мароны, — ответил он. — Всегда найдутся люди, которые предпочтут умереть как звери, чем жить в неволе.

Джейми резко повернулся, бросил на Лоренца пронизывающий взгляд, но промолчал.

Плантация Джареда у Сахарной гавани носила название «Дом голубой горы» — очевидно, в честь невысокого остроконечного пика, торчащего позади усадьбы, примерно в миле от побережья. Склоны его поросли соснами, которые, если смотреть с расстояния, и вправду придавали горе голубоватый оттенок.

Сам дом стоял близ побережья на крепких бревенчатых сваях, которые поднимались из воды, покрытые ракушками, моллюсками и опутанные водорослями, называвшимися «волосами сирены». Пристроенная к жилищу веранда фактически нависала над самой лагуной.

Нас ожидали: Джаред послал письмо с кораблем, отплывшим из Гавра на неделю раньше «Артемиды». Из-за нашей задержки на Эспаньоле письмо опередило нас чуть ли не на месяц, так что управляющий и его жена, представительная, радушная шотландская пара по фамилии Макивер, встретили нас с искренним облегчением.

— Я боялся, что вам уже не миновать зимних штормов, — в четвертый раз повторил Кеннет Макивер, качая головой.

Он был лыс, его пропеченная тропическим солнцем макушка шелушилась. Супруга плантатора являла собой образец пухленькой, уютной, доброжелательной бабушки, которая (о чем я узнала с ужасом) была на пять лет моложе меня.

Она занялась мной и Марсали, предложив нам умыться, освежиться и привести себя в порядок перед ужином, пока Джейми с Фергюсом занимаются частичной разгрузкой «Артемиды» и размещением команды.

Меня это предложение очень обрадовало: пока рука заживала, мне приходилось носить хотя бы легкую повязку, поэтому я не могла позволить себе купаться в море. После целой недели, проведенной на «Артемиде» без мытья, я мечтала о воде, мыле и чистых простынях, как о манне небесной.

Как оказалось, ноги отвыкли ходить по суше: у меня сохранялась иллюзия того, что истертые деревянные половицы плантаторского дома качаются, как палуба корабля. Меня шатало, и порой приходилось придерживаться за стену.

В небольшой пристройке имелась настоящая ванна, пусть деревянная, но наполненная — вот уж истинное чудо! — горячей водой. Две черные рабыни приносили ее ведрами из котла, подвешенного над костром во дворе. Мне следовало бы стыдиться эксплуатировать подневольный труд, но как-то не получалось. С упоением барахтаясь в воде, я старательно оттирала губкой въевшиеся в кожу соль и грязь и полоскала волосы смесью настоя ромашки с гераниевым маслом, мыльной стружкой и яичными желтками, любезно предоставленной мне миссис Макивер.

Приятно пахнущая, с блестящими волосами, размякшая от тепла, я упала в кровать и, успев подумать только о том, как здорово растянуться во весь рост, провалилась в сон.