Это была комната с низким потолком, в центре которой на полу стояла какая-то техника, по дизайну напоминавшая ту, что я видел на петушковском заводе. Главным, что бросалось тут в глаза, был прозрачный овальный купол, и я сразу подумал, что под него должен забираться человек и устраиваться там лежа. Интересно зачем.

Филипп внимательнейшим образом исследовал комнату по периметру и вернулся к нам:

— Ваше Величество, никакой возможности выйти отсюда, кроме как через дверь, в которую мы вошли, я не вижу.

— Что и требовалось доказать! — вскричал дядюшка, нетерпеливо покачиваясь с носков на пятки. — Давайте, давайте, Филипп, освобождайте помещение, время не терпит!

Я кивнул, Филипп неохотно вышел, дядюшка вслед ему крикнул: «И не ломитесь! Разговор у нас долгий — на час, а то и на два!», затем поспешно запер за ним дверь и обернулся ко мне:

— Ну, слава богу, государь! Наконец-то мы с вами остались одни и именно там, где надо. Не буду ходить вокруг да около. Никто на корабле не знает, что это такое, — указал он на купол. — Кроме меня. Потом что я сам, когда еще не вышел из доверия Рюрика и не встал в открытую оппозицию, участвовал в работах по созданию этой системы.

— И что же это?

— Секретный комплекс оборудования для психоневралгического программирования. Или «зомбирования», как это называют чаще, но этот термин не раскрывает всей полноты явления.

— И на кой черт он нам сдался?

— О-о, мой государь, в этом-то и состоит суть моей идеи. В первую очередь нам следует признать, что мы находимся в безвыходном положении. Я с самого начала был против той последовательности борьбы с Рюриком, на которой настояли вы…

— Но… — хотел было возразить я, но он, заметив это, сделал останавливающий жест руками и продолжил:

— Я не собираюсь вас в чем-то упрекать. Нет. Речь ныне не об этом. Объективно наши дела обстоят следующим образом. Мы полностью раскрылись, Рюрик знает, кто вы, как выглядите и кто ваши друзья. Вычислить нас — дело времени и, замечу, совсем небольшого времени. Думаю, еще несколько часов, и мы будем у него под колпаком. Или «на мушке», если вам это больше нравится.

— Ну, и?.. Ближе к делу!

— И опасность грозит не только вам. Вспомните, Рюрик не тронул вашу семью, пока не мог вас найти, сейчас же мнимая победа — ваше воссоединение с супругой и сыном — сделала и вас, и их в тысячу раз уязвимее. Сейчас Рюрик, не колеблясь, уничтожит корабль, в котором все вы находитесь. Или даже группу кораблей. Он не остановится ни перед чем. Вспомните Храм Николая Второго! А посему, я считаю, вам необходимо исчезнуть. Вам одному. И тогда Рюрик вновь не посмеет и пальцем тронуть ваших близких, но при этом они будут уже не в плену, а под нашей надежной защитой.

Да, похоже, опасения Филиппа были не напрасными. Однако я сделал вид, что не допускаю и мысли о предательстве.

— Допустим, что вы правы, — сказал я. — Но во-первых, куда же я денусь, а во-вторых, как это приблизит нас к победе?

Посмотрим, чего он нагромоздит.

— Я бы на вашем месте сейчас и не заикался о победе. Шкуру свою сохранить бы — и то радость… Но на самом деле мы победим. Для меня было настоящим открытием, что Рюрик не поддерживается никем извне, что он — не ставленник лирянской цивилизации, а ее отщепенец. Знал бы я об этом раньше… То есть речь идет не о системе, а об одном-единственном злодее. Значит, его надо устранить. И лучше всего, если это сделаете вы — истинный царь всея Руси…

— Дядюшка, у вас, по-моему, крыша напрочь съехала! — начал уже не на шутку сердиться я, не находя в его словах ничего рационального. — То я должен исчезнуть, то я должен убить Рюрика… Я — человек из прошлого, а он — хищник из будущего! Как я могу победить Рюрика, если я не могу даже спрятаться от него?!

— Стоп, стоп, стоп! И спрятаться, и победить вам поможет вот эта машина, дядюшка лихорадочно пошлепал ладонью по прозрачному куполу. — Плюс то, что мы теперь знаем по поводу серебра. Мы вас так зазомбируем, что мать родная не узнает!

— То есть?! — всполошился я.

— То есть вы станете другим человеком, другой личностью. Ни один сканер-детектор вас не идентифицирует. Вы сможете разгуливать по Москве, никого не опасаясь. Никто не сможет разгадать, кто вы на самом деле, даже вы сами, пока вы не выполните свою миссию.

— Я буду иметь ложную память?

— Нет, не «ложную», вы будете иметь настоящую память, но принадлежащую другому человеку.

— И я не буду помнить, кто я, я забуду свою жену, своего сына?..

Дядюшка неохотно кивнул:

— Да, это так.

— И если все-таки случится так, что они разыщут меня раньше, чем я вновь стану собой, я без сожаления оттолкну их?

— Но, Ваше Величество, — принялся убеждать меня дядюшка, — это не предательство. Ведь все это делается во имя…

Я остановил его:

— Не нужно меня уговаривать. Это — самое настоящее предательство. И я согласен совершить его.

Дядюшка недоуменно вытаращился на меня, а в моей голове в этот миг крутилась пророческая фраза, когда-то сказанная Аджуяр: «… странная у тебя судьба: коли предашь кого, тем его и спасешь. А коли не предашь, упрешься наоборот, погубишь…» Тогда я сделал вид, что не верю ей, но на самом деле поверил… Где-то в моем подсознании эти слова присутствовали всегда. Словно бомба замедленного действия. Вот и подоспело время…

— А как быть с внешностью? — спросил я дядюшку таким тоном, чтобы всякие сомнения в моем решении пропали.

— Это наименьшая из проблем, — отозвался он. — Внешность ничего не доказывает. Поменяете одежду, прическу… Если вас и будут разыскивать, то не по внешности. А генное сканирование укажет совсем другого человека… Вы должны понять главное: на какое-то время вы просто исчезнете, а ваше тело займет другой человек.

— И кто же это будет?

— Нам еще предстоит решить это… — пряча глаза, отозвался дядюшка. — Я вошел в сеть информационного банка проекта, хранящего несколько сотен мнемофайлов, или, проще сказать, личностей. Получить такой файл можно только в том случае, когда человек, подключенный к системе, умирает…

— Банк душ? — внутренне содрогнувшись, спросил я.

— Да. Что-то вроде, — согласился дядюшка.

— И чьи же это души?

— Они добровольцы… Или почти добровольцы. Нет, в общем, не совсем… замялся дядюшка. — В основном мнемодонорами стали те, кто был приговорен к смертной казни. У них был выбор — просто умереть или «законсервировать» свою личность.

— Что ж, добровольность налицо… А кому и зачем вообще все это было нужно? Это что — форма наказания?

— И наказание тоже. Не без пользы для общества. Ведь разумную личность можно использовать в технологическом процессе.

— Да, — отозвался я, вспомнив и завод с душой Семецкого, и то, что дядюшка — один из главных владельцев акций на эту технологию…