Тогда Гаврик приблизил к нему лицо, одну минуту поколебался,а затем сказал, оглянувшись по сторонам и понизив голос:

– «Американка».

Пете показалось, что он ослышался.

– Что? – переспросил он.

– «Аме-ри-канка», – повторил Гаврик раздельно. – Непонимаешь? Эх ты, лопух…

Десятки раз проходил Петя мимо этой маленькой степнойбалочки, густо заросшей будяками и полынью, и никогда не замечал в ней ничегоособенного. Но как раз в это время бурьян на дне балочки зашевелился, и оттудавылезли две фигурки: сначала дядя Федя, а потом старый железнодорожник. И тогдаПетя сразу понял: на дне балочки, в скале, находилась щель. Таких щелей вокруггорода – в степи и на берегу моря – было довольно много, и Петя знал, что этоходы в знаменитые одесские катакомбы. Так вот, оказывается, куда делись ящики!

– Теперь тебе понятно? – сказал Гаврик и так пронзительно,даже грозно посмотрел на Петю, что тот уже готов был произнести клятву, новоздержался, а только открыто и твердо посмотрел Гаврику в глаза, короткосказав:

– Понятно.

– Ну, так смотри же! – сказал Гаврик. – И помни, что тыничего не видел. Забудь!

– Забуду, – сказал Петя, и они оба, не торопясь, пошли нахуторок, где уже на подводы, прямо навалом, грузили вишню.

А на другой день утром на террасе снова появился Терентий.Он положил на стол деньги и сказал Василию Петровичу:

– Вот видите, как хорошо получается: вы – нам, мы – вам.Здесь без трех рублей сто двадцать, не считая пятнадцати карбованцев, которыемы удержали на разные мелкие расходы. Вы на нас за это не обижаетесь?

– О, что вы, что вы! – замахал руками Василий Петрович.

Он, конечно, и не подозревал, что эти «пятнадцать рублей намелкие расходы» в тот же день были посланы по почте в Петербург, а через неделюв «Правде», в списке денежных поступлений на издание газеты, было напечатаномелким шрифтом: «От группы одесских рабочих 15 руб.».

Таким образом был реализован урожай вишен.

Теперь на очереди стояли ранние сорта яблок. Лето проходилонезаметно. Все обстояло благополучно, если не считать одного маленькогособытия, которое для всех прошло незамеченным, но у Пети оставило неприятныйосадок.

Как-то, возвращаясь с купанья и уже подходя к хуторку, Петяувидел человека, выходящего из их калитки. Человек показался знакомым.Повинуясь необъяснимому чувству тревоги, Петя осторожно вошел в чащу кукурузы иприсел на корточки среди толстых, мясистых стеблей и шуршащих листьев. Человекпрошел так близко, что Петя мог дотронуться до его пыльных диагоналевых брюк исерых парусиновых туфель. Петя посмотрел вверх и на фоне яркого неба сгипсовыми июльскими облаками увидел голову в летнем люфовом шлеме с двумякозырьками сзади и спереди – так называемом «здравствуй – прощай», – серые усыи пенсне с темными стеклами, как у слепого. Это был тот самый «усатый»,которого Петя на всю жизнь запомнил еще в детстве, на пароходе «Тургенев», апоследний раз видел перед отъездом за границу на палубе «Палермо», рядом сжандармским офицером. Не замечая Пети, «усатый» прошел мимо, надувая сизые щекии трубя под нос популярный марш капельмейстера Чернецкого.

Переждав некоторое время, Петя побежал домой, чтобы поскорееузнать, для чего приходил «усатый», но ничего важного не узнал. По словам тети,просто-напросто заходил какой-то дачник с Большого Фонтана за вишнями, и тетяему сказала, что он, к сожалению, опоздал. Дачник обошел сад, похвалилхозяйство и обещал непременно наведаться в сентябре, когда будет виноград. Вот,собственно, и все. Так как дело происходило в середине недели, никого с БлижнихМельниц не было и в саду работали только свои, Петя успокоился. Может быть,действительно «усатый» живет на Большом Фонтане и действительно просто заходилпокупать вишни. Ведь в конце концов он тоже человек. Почему он не может бытьдачником и жить летом на Большом Фонтане?

Но Гаврик отнесся к этому иначе, гораздо серьезнее, хотя ион допускал, что появление «усатого» – чистая случайность. Так или иначе,Терентий распорядился усилить охрану, и теперь Гаврик и Петя дежурили не тольков ночь с субботы на воскресенье, но также и днем. Но, по-видимому, тревогаоказалась ложной: «усатый» больше не появлялся.

С начала августа, в субботу, Петя и Гаврик, несколько разобойдя степью вокруг хуторка и не заметив ничего подозрительного, вышли кобрывам, легли в полынь и стали смотреть в море. Солнце недавно зашло, дулкрепкий ветер, и над темно-синим, неспокойным морем гасли еще по-летнемутеплые, розовые облака. Уже шла скумбрия, и недалеко от берега играли дельфины.По всему горизонту виднелись надутые паруса шаланд. Это вышли в море рыбакиловить скумбрию на «самодур».

Шаланды двигались в разных направлениях и меняли галсы, топриближаясь, то удаляясь. Иногда какая-нибудь шаланда подходила совсем близко,некоторое время шла, подскакивая, вдоль берега, и тогда было ясно видно, какиз-под ее плоского дна, хлопавшего по волне, вылетали фонтаны брызг и как, стояво весь рост на задранном носу, человек водил взад-вперед длинную бамбуковуюудочку, согнутую от напряжения, как лук.

Мальчики знали, что к этой удочке на длинной леске привязанаприманка: свинцовая, ярко раскрашенная рыбка со множеством острых крючков ипестрых перышек. Искусство ловли скумбрии на «самодур» заключалось в том, чтобынаиболее точно соразмерить скорость движения приманки со скоростью движениякосяка рыбы. Хищная скумбрия бросалась в погоню за пестрой приманкой, и тутнельзя было ни слишком уйти вперед, ни слишком отстать. Надо было раздразнить скумбрию,а затем поддаться – тогда скумбрия набрасывалась на «самодур», жадно хваталаперышки и попадалась на крючок.

Это было увлекательное зрелище. Но сейчас Петя и Гаврик былизаняты совсем другим. Они напряженно следили за парусами, желая отыскать именнотот, который они ждали.

Кроме рыбачьих шаланд, далеко в море маячили белоснежные,щегольские паруса гоночных яхт Екатерининского и Черноморского яхт-клубов. Онизаканчивали большой гандикап на ежегодный приз знаменитого одесского миллионераАнатра и теперь шли к финишу, круто накренясь под ветром, многотысячныекрасавицы, построенные на лучших верфях Голландии и Англии: «Майяна», «Вега»,«Нелли», «Снодроп»… В другое время они бы, конечно, поглотили все внимание Петии Гаврика, но на этот раз Гаврик лишь одобрительно заметил:

– В море все равно как вечером на Дерибасовской. Гулянье.Можно незаметно проскочить.