Уэллс ожидал встретить марксистского начетчика, с которым придется вступить в схватку, но ничего подобного не произошло. Еще в Петрограде писателя предупредили, что Ленин любит поучать людей, но он совсем не занимался этим во время их беседы.

Через некоторое время они тепло распрощались, затем Уэллс пережил еще раз утомительную процедуру проверки пропусков.

Дорога в особняк шла вдоль старинного кремлевского рва, мимо деревьев с осенней листвой цвета червонного золота.

Когда вернулись в особняк, помимо охраны их встречал величавый старик слуга, несколько расстроенно заметивший, что, несмотря на присутствующих здесь лиц, «публика пошла не та», и пустился в долгие воспоминания о том, когда «здесь в зале на втором этаже пел сам Карузо, собирая весь московский свет». Уэллс вполуха слушал старика, сам лихорадочно размышляя, что вот, наверное, тот самый случай, когда можно без охраны прогуляться по Москве. Матроса нигде не было видно, и писатель попросил Ротштейна как приятного собеседника составить ему компанию в прогулке по центру столицы, так как погода благоприятствовала. Ротштейн отказался, сославшись на неотложные дела в Наркоминделе, но завтра обещал исправиться и составить Уэллсу компанию. Фантаст не сильно расстроился. В его распоряжении целая ночь, чтобы составить план, как избавиться на прогулке и от этого собеседника.

* * *

Маня пришла вечером с работы усталая, но довольная. И причина ее хорошего настроения была в том, что она смогла разузнать то, о чем ее попросил «Егор». Одна из ее товарок вдруг, разрыдавшись в обед на Манином плече, рассказала, что муж гуляет от нее напропалую и что делать с этим, она не знает. Правда, соседка вроде советовала сходить к известному на всю Москву еще со старых времен колдуну Герману Вадимовичу. Говорила, тот, мол, все может. А уж какого-то там мужа вернуть — раз плюнуть. И адресочек шепнула. Маня подругу как могла успокоила, придумала историю про свою несчастную любовь, адресок колдуна записала химическим карандашом корявыми буквами на обрывке бумаги. Несла его домой с законной гордостью.

«А тот или не тот, Егор разберется. Может, ошиблись где? Перепутали. Вадим Германович, Герман Вадимович… Ну какая разница?» — думала девушка, радостно представляя, как обрадуется ее постоялец…

Утром инквизитор поднялся раньше девушки. Оделся, стараясь не шуметь.

«Может, больше и не свидимся», — подумал он, подходя к двери. Вскоре мысли его приобрели совсем иное направление.

Если еще вечером он собирался вести наблюдение за помпезным особняком на Софийской, то сегодня с учетом полученных от девушки сведений направился на Варварку, прямо к дому колдуна. Шел пешком, чтобы на заключительном этапе важной операции не привлекать к себе ничье внимание. Газеты не покупал, в разговоры со случайными прохожими вступать не собирался. Да их почти и не было. Погода в тот день резко испортилась, как по взмаху волшебной палочки злой колдуньи. Поднялся северный колючий ветер, закружил в хороводе съежившиеся, потерявшие враз яркость листья, завертел вместе с белыми мухами — первыми в этом году снежинками.

Напротив дома Праксина весьма удачно для Поплавкова стоял небольшой особнячок явно под снос. Окна без рам, входная дверь висит на одной петле. Странно, как ее еще не утащили на дрова.

Инквизитор занял свой наблюдательный пост за этой дверью, присев на рюкзак и рассматривая вход в парадную Праксина сквозь рассохшиеся доски. Вот зашла какая-то женщина. Стоптанные, явно с чужой ноги, боты, коричневый плащ-балахон, головной серый платок повязан так, что лица совсем не разглядеть.

— Наверное, за волшебным приворотом пришла, мужа возвращать, — решил Аким, — а может, как в том бородатом анекдоте про прием у мага: «Помогите мужа вернуть. Его жене. Мне он, дескать, надоел».

Через час женщина вышла. Внешность ее не изменилась. А вот походка стала совсем другой. Если туда она еле передвигала ноги, казалось налитые свинцом, обратно она будто летела на крыльях.

— Видать, хороший колдун-то. Уже помог! — справедливо рассудил инквизитор. Холод пробрался под телогрейку, но Поплавков на это не обращал внимания. Только вспомнилось вдруг, что позавтракать он забыл. У Мани не хотелось, боялся разбудить, а вступать с ней в объяснения было не с руки. А по пути было негде.

* * *

В особняке на Софийской набережной сытно завтракали в овальной зале англичане — писатель с сыном, скульптор, до сих пор ждущий встречи с Лениным, и американский финансист Вандерлип. Для Уэллса с сыном это был последний завтрак в Москве. Вечером они планировали сесть на поезд в Петроград, а через двое суток их уже ждал в городе на Неве пароход на Стокгольм.

— Для вас, господа писатели, везде зеленый свет, — обращаясь к писателю с сыном, ерничал Вандерлип, — скульптор вон до сих пор ждет, да и мне с господином Ульяновым все никак не договориться.

Завтрак подходил к концу. Гости наслаждались ароматным кофе, сваренным стариком лакеем.

— Не скажите, господин Вандерлип, у меня задача была простой — поговорить с Лениным для очередной своей книги, надеюсь, особенно интересной, все-таки правду про Россию никто еще не писал. Скульптору нужно не один час рядом с вождем провести и не один день. Вы же решаете сложные финансовые задачи взаимодействия капитала с новой для всех нас экономико-политической моделью устройства общества. Это быстро не бывает. Не гневите бога, господин Вандерлип!

В соседней комнате послышались голоса слуги и Ротштейна.

— Вынужден прервать нашу дискуссию, до вечера, господа. Это за нами, — проговорил Уэллс и поднялся из-за стола.

— Здравствуйте, господа, приятного аппетита, — поприветствовал присутствующих Ротштейн, — должен украсть у вас господина Уэллса. Погода сегодня не в пример вчерашней. С ног сдувает, снег пошел.

— Ничего-ничего, господин Ротштейн, нам, лондонцам, к капризам погоды не привыкать. До свидания, господа, до вечера.

О чудо, у ворот особняка англичан ожидал специально для них выделенный лично Лениным автомобиль «Роллс-ройс». Этот экземпляр советская власть экспроприировала у миллионера-промышленника Пал Палыча Рябушинского, вторым в России, после императора Николая II, севшего в легендарную уже тогда машину. Ленин стал третьим.

В закрытом авто холод и ветер не чувствовались, но и столицу рассмотреть как-то не удавалось. Сын Уэллса вызвался побывать на проходящем как раз в этот день в Лефортове строевом смотре, по-старому говоря, придворных частей Красной Армии. Смотр проводил сам Лев Давидович Троцкий.

— Вот и поезжайте, вас на ленинском автомобиле всюду пропустят, встретят с почетом. А я по-стариковски прогуляюсь по старым переулочкам вашей столицы. Люблю я дух старых городов. Силу он мне дает и вдохновение. А мне еще писать о России, — выступил со встречным предложением Уэллс-старший.

Ротштейн нехотя согласился. Видимо, были у него на этот счет инструкции, нарушать которые не хотелось, но не выполнить желание творческого гостя показалось еще хуже.