сценическом облике спектакля, т[о] е[сть] убедиться в его реальности. Сейчас я в это не верю и никакого подъема у меня нет. Знаю, напр[имер], что «Пленник» не пойдет, и потому стараюсь о нем забыть, а с «Мининым» хуже: дразнят, что, мол, кто знает, может и пойдет! [...] Почему не начинают работать над «Мининым», если опера идет?

Привет. Ваш Б. Асафьев[447]

19. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. 10 мая 1937 г.

Москва

Дорогой Борис Владимирович, диктую, потому что так мне легче работать. Вот уж месяц, как я страдаю полным нервным переутомлением. Только этим объясняется задержка ответа на Ваше последнее письмо. Со дня на день я откладывал это письмо и другие. Не было сил подойти к столу. А телеграмму давать бессмысленно, в ней нечего телеграфировать. Вы хорошо понимаете, что такое замученность, и, конечно, перестанете сердиться на меня.

На горизонте возник новый фактор, это — «Иван Сусанин», о котором упорно заговаривают в театре. Если его двинут, — надо смотреть правде в глаза, — тогда «Минин» не пойдет. «Минин» сейчас в реперткоме. Керженцев вчера говорил со мной по телефону, и выяснилось, что он не читал окончательного варианта либретто.

Вчера ему послали из Большого экземпляр.

Не знаю, как быть с городом Горьким. Какое у них может быть разрешение на постановку от Управления московского, когда председатель комитета еще не знает окончательного варианта, когда опера еще в реперткоме.

Дорогой Борис Владимирович! Вам необходимо приехать в Москву. Настойчиво еще и еще раз повторяю это. Вам нужно говорить с Керженцевым и Самосудом, тогда только разрешатся эти загадки-головоломки с «Мининым», тогда будет понятнее, что делать с г. Горьким.

Приезжайте для разговора с Керженцевым и Самосудом (о том, что Мутных уже не директор Большого театра [...], Вы, конечно, уже знаете).

Приезжайте. Дружески приветствую Вас!

Ваш М. Булгаков

20. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 4 июля 1937 г.

Дорогой Михаил Афанасьевич! Сердечное спасибо за письмо. Насчет «Петра» не только не остыл, но безумно рад В[ашему] известию и готов взяться за работу в любой момент. Урывками, правда, но часто, все время, когда есть свободные часы, заглядывал в материалы по «Петру», пособрав их у себя порядком, поэтому я в «курсе дела». Значит, если Вы, милый, чуткий и добрый человек, хотите доверить свое либретто еще раз мне — мне, не только как мне, но и отверженному композитору, на которого гневается музыкальный Юпитер (как античник я не помню, гневался ли олимпийский Юпитер на тех, кого он сам обижал!), я могу только от всей души Вас благодарить. Только большая серьезная волнующая меня работа может поднять меня из состояния глубокой грусти, в какое меня загнали. Но ведь Комитет вычеркнет меня как композитора с обложки Вашего либретто? Или лучше написать и музыку, а потом уж преподнести все вместе?! Ну, Вам виднее, а я с нетерпением буду ждать либретто и еще В[аших] писем, хотя и кратких. Их я очень люблю. Привет В[ашей] супруге. Жму В[ашу] руку и обнимаю.

Ваш Б. Асафьев.

P. S. Известна ли Вам любопытная книжечка Шафирова (при участии Петра) «Рассуждение какіе законные причины его царское велічество Петръ Первый царь (etc.) къ начатію воіны протів короля Карола 12, Шведского 1700 году имѣлъ».

21. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 11 июля 1937 г.

Милый и дорогой Михаил Афанасьевич! Имею к Вам просьбу. Исполните ее только в том случае, если для Вас тут нет каких-либо неудобств. Дело в том, что я не знаю адреса Файера[448] и не знаю, выехал ли он за границу или он в Москве. Я думаю, Вы могли об этом узнать от Леонтьева. Меня очень беспокоит судьба взятого у меня весной Файером и Мессерером[449] редчайшего клавира первого издания «Лебединого озера», к[отор]ый мне нужен и о к[отор]ом я навожу справки, но не могу напасть на след. Если неведомо, где Файер, то, быть может, ведомо, где Мессерер? Простите меня за беспокойство по такому пустяку, но мне сия пропажа огорчительна, и я хочу продолжить свои поиски. Здесь носятся упорные слухи, что в Б[ольшом] театре пойдет «Пленник». Но так как от дирекции мне не было и нет никаких сообщений ни о чем подобном, то пребываю в сильном сомнении и полагаю, что лучше после поправки (пока еще лежу) сесть сочинять что-л[ибо], чем зря инструментировать «Пленника». Пишу Вам об этом на тот случай, чтобы Вы знали, что время на сочинение «Петра» есть, даже ценой здоровья. Правда ли, что в Москве кто-то где-то осмелился напечатать несколько строк о «Минине» порядка сообщения о том, что вот-де есть такая вещь?![450] Кто этот храбрец?

Конечно, «Минин» похоронен волей Самосуда и Комитета, но я бы не хотел его хоронить. Что вы думаете, если бы попытаться подставить под него русский же исторический сюжет с сохранением тех же характеров и типов, тоже с темой защиты родины, ибо ведь вся русская история, в сущности, всегда была и есть история обороны с вытекающими отсюда повинностями для людишек. Труднее всего тут с казаками. Они поворачивают дело на Польшу. Если бы не они, то Псков или Новгород против Ливонии (?!) — вот уже и тема. Стиль музыки позволяет ее вести вглубь сколько угодно: ставшие для меня только что доступными совершенно исключительные фрагменты старинной песенной культуры, по-видимому, новгородской, не уступающие по ценности новгородской иконописи (ритм, линия-мелодия), делают возможным кое-какие любопытные углубления в музыке бывшего «Минина». Эти песни начнут продавать не раньше октября-ноября, потом пройдет время, пока композиторы их раскусят. Я не собираюсь брать темы, но изучу стиль, язык, ритм до полного своеобразного освоения. Что Вы обо всем этом думаете? Впрочем, эти песни помогут и стилю «Петра», помогут в смысле возможности уйти от надоевшего квасного кучкизма. Но возможно, конечно, усилить личную драму, перевести «Минина» на какой-л[ибо] из пограничных с поляками и крымцами эпизод борьбы казаков, как-то избежав модного «Т[араса] Бульбы» и щекотливого Хмельницкого. Вы как хозяин «Минина» не сердитесь на меня за все эти прожекты, весьма досужие! Но ведь жалко же сдаваться?! Где Мелик?! Приветы В[ашей] супруге. Жму руку и обнимаю.

Б. Асафьев

Не забывайте. Как «Петр»?[451] Право, я в состоянии обогнать всех. Техника у меня теперь после адовой борьбы за «Парт[изанские] дни» стала еще надежнее, ну, а силы