22. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 10 августа 1937 г.

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Сейчас получил В[аше] письмо. Рад, что работа на полном ходу. Жду с нетерпением. Я все время в Ленинграде, только-только начал ходить после почти трехмесячного лежанья. Лета так и не почувствовал, поэтому состояние неважное. Сердечно приветствую Вас, буду ожидать дальнейших сообщений. Вести от Вас мне всегда дороги. Желаю всего доброго. Поклон В[ашей] супруге.

Ваш Б. Асафьев

23. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. 2 октября 1937 г.

Дорогой Борис Владимирович, извините, что на машинке. Простудился, валяюсь, диктую.

Не писал Вам до сих пор по той причине, что до самого последнего времени не знал, что, собственно, будет с моим «Петром». А тут еще внезапно навалилась проходная срочная работа, которая съела у меня последние дни.

Начну с конца: «Петра» моего уже нету, то есть либретто-то лежит передо мною переписанное, но толку от этого, как говорится, чуть.

А теперь по порядку: закончив работу, я один экземпляр сдал в Большой, а другой послал Керженцеву для ускорения дела. Керженцев прислал мне критический разбор работы в десяти пунктах. О них можно сказать, главным образом, что они чрезвычайно трудны для выполнения и, во всяком случае, означают, что всю работу надо делать с самого начала заново, вновь с головою погружаясь в исторический материал.

Керженцев прямо пишет, что нужна еще очень большая работа и что сделанное мною — это только «самое первое приближение к теме».

Теперь нахожусь на распутье. Переделывать ли, не переделывать ли, браться ли за что-нибудь другое или бросить все? Вероятно, необходимость заставит переделывать, но добьюсь ли я удачи, никак не ручаюсь.

Со многим, что говорил Пашаев, прочитавший либретто, я согласен. Есть недостатки чисто оперного порядка. Но, полагаю, выправимые. А вот все дело в керженцевских пунктах.

Теперь относительно композитора. Театр мне сказал, что я должен сдать либретто, а вопрос о выборе композитора — дело Комитета и театра. Со всею убедительностью, какая мне доступна, я сказал о том, насколько было бы желательно, чтобы оперу делали Вы. Это все, что я мог сделать. Но, конечно, этот вопрос будет решать Комитет.

Мне кажется, что если бы либретто было бы сделано и принято, Вам следовало бы самому сделать шаги в Комитете. И, конечно, если бы они дали хороший результат, я был бы искренне рад!

[...] Буду очень рад, если Вы мне напишете и независимо от «Петра». Ирине Степановне Елена Сергеевна и я шлем привет.

Ваш М. Булгаков

24. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 15 декабря 1937 г.

Глубокоуважаемый Михаил Афанасьевич!

Вчера мне сообщили из здешнего Радио, что на их просьбу исполнить в виде обычного для них монтажа, как это принято делать с операми, «Минина», им ответили из Всесоюзного комитета сухим безапелляционным отказом. Смысл отказа: «Опера не утверждена, еще пишется, и до постановки в Б[ольшом] театре ее исполнять нельзя». [...]

Очевидно, я видел во сне, что я написал «Минина», что еще в прошлом году ее слушали и не отвергли (об этом напечатали), далее, что с марта я сделал по В[ашей] дополнительной редакции дополнительные сцены, к[отор]ые давно сданы Б[ольшому] театру. Я не раз обо всем этом писал Керженцеву. [...] Пишу Вам, чтобы выяснить следующее: если, по мнению комитета, опера «Минин» еще пишется, то, значит, и надо что-то писать, т[о] е[сть] что-то вновь переделывать. Так не знаете ли Вы: что?! [...]

Правда, я догадываюсь, что Вам рекомендуется не общаться со мной, но ведь речь идет не о каком-л[ибо] новом Вашем либретто. Может быть, надо просто забыть и уничтожить «Минина»? Что ж, я готов. Я же просил вернуть мне клавир и освободить В[аш] текст от моей музыки. Тогда и я буду свободен и Вы. [...] Привет супруге.

Ваш Б. Асафьев.

25. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. Телеграмма. 17 декабря 1937 г.

Посылаю письмо важным известием опере Минин

Булгаков

26. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. 18 декабря 1937 г.

Москва

Дорогой Борис Владимирович!

Я получил Ваше письмо от 15-го; оно меня очень удивило. Ваша догадка о том, что мне рекомендовали не общаться с Вами, совершенно неосновательна. Решительно никто мне этого не рекомендовал, а если бы кто и вздумал рекомендовать, то ведь я таков человек, что могу, чего доброго, и не послушаться! А я-то был уверен, что Вы уже достаточно знаете меня, знаете, что я не похож на других. Посылаю Вам упрек!

Теперь сообщаю Вам важное известие о «Минине». 14 декабря я был приглашен к Керженцеву, который сообщил мне, что докладывал о работе над «Мининым», и тут же попросил меня в срочном порядке приступить к переделкам в либретто, на которых он настаивает. Кратко главное:

а) Расширение Минина (ария, которую можно отнести к типу «О поле, поле...»).

б) Противодействие Минину в Нижнем.

в) Расширение роли Пожарского.

г) Перенесение финала оперы из Кремля на Москву-реку — мост.

Что же предпринимаю я? Я немедленно приступаю к этим переделкам и одновременно добиваюсь прослушания Керженцевым клавира в последнем варианте, где и Мокеев и Кострома, с тем, чтобы наилучшим образом разместить дополнения, поправки и переделки.

Не знаю, что ждет «Минина» в дальнейшем, но на сегодняшний день у меня ясное впечатление, что он снят с мертвой точки. В свете происшедшего понятен, как я полагаю, и ответ Всесоюзного комитета о монтаже. Я-то знаю, что Вы писали «Минина» не во сне, и я сам написал либретто не во сне, но Комитет-то считает, что работа над «Мининым» еще идет. Опера ставится под важный знак, а так как, по мнению Комитета, она может идти не в том виде, как она написана, а непременно с переделками, которые я отметил Вам выше, то естественно, что они не дают разрешения на монтаж и отвечают, что она «не утверждена», «пишется» и прочее.

Вот самое главное сообщил, а сейчас спешу отправить письмо (оттого и диктую — для скорости, извините). Получили ли Вы мою телеграмму, посланную вчера?

О дальнейшем я Вас буду, конечно, уведомлять, а Вас прошу, если у Вас по этому письму возникли какие-нибудь вопросы, немедленно мне написать. Привет супруге.

Ваш М. Булгаков

27. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 19 декабря 1937 г.

Дорогой