«Уже давно идет постоянная, злобная, нечестная и подлая кампания, цель которой – обвинить меня в убийстве Джин МакКонвилл, – заявил Адамс, когда его отпустили после четырех дней допросов. – Я не причастен к похищению, убийству и захоронению миссис МакКонвилл». На пресс-конференции он назвал все обвинения против него «постыдными» и потребовал от Эда Молони объяснить, зачем он записал интервью с Долорс Прайс в 2010 году. Адамс сказал, что «именно то интервью» вместе с записями Брендана Хьюза и Айвора Белла «более всего виновно» в его «аресте». Он подчеркнул, что сейчас надо концентрироваться не на прошлом, а на будущем. «ИРА больше нет, – настаивал Адамс (менее чем убедительно в свете комментариев Стори). – С ней покончено».

* * *

После освобождения Адамса Полицейская служба передала досье на него в прокуратуру, которая должна была определить, достаточно ли доказательств для выдвижения против него обвинения в убийстве. Видимо, для Адамса существовал реальный риск понести уголовную ответственность – и Долорс Прайс могла бы радоваться такому развитию событий.

Однако к тому времени Прайс уже умерла. Она была хорошо осведомлена о судебной битве Соединенных Штатов за получение интервью из Бостонского колледжа, хотя и утверждала, что ее это не беспокоит. «Я выбросила все это из головы, – говорила она летом 2012-го. – Я не перестану из-за этого спать ночами». Однако ее алкоголизм, равно как и депрессия, усиливались. В следующем январе ее ненадолго госпитализировали после того, как она, пьяная, свалилась с лестницы. Выписавшись из больницы, она вернулась в свой дом в Малахайде, где продолжила пить и принимать валиум. В день смерти ее сын Дэнни, уходя из дома, решил проведать мать и нашел ее спящей в постели. Когда тем же вечером он вернулся, она была бездвижна. «Она не дышала, – рассказывал он позже. – Я сразу понял, что она мертва». Вскрытие показало наличие в крови токсической комбинации антидепрессантов, седативных препаратов и нейролептиков. (В момент смерти никакого алкоголя она не принимала.) Ей исполнилось 62 года.

В 1975 году, когда сестры Прайс подавали прошение о том, чтобы их отпустили из тюрьмы на похороны матери, им отказали. Но в 2013 году власти позволили Мариан на несколько часов покинуть камеру, чтобы она попрощалась с умершей сестрой в семейном доме на Сливгаллион-драйв. На следующий день на фонарных столбах вдоль Андерсонстаун-роуд висели черные флаги. Стефан Ри и его сыновья несли гроб, двигаясь сквозь холодный дождь к церкви Святой Агнес; за ними тянулась длинная процессия.

Священник в очках, с завитками белых волос, начал заупокойную мессу. Это был монсеньор Раймонд Мюррей, капеллан из тюрьмы «Арма», где отбывали срок Долорс и Мариан; он же венчал Долорс и Стефана на тайной церемонии в соборе городка Арма в 1983 году. Мюррей сказал, что «жизнь странным образом соответствовала ее имени. При крещении ей дали имя, несомненно, в честь Матери Скорбящей». Он вспомнил ранние годы ее жизни, когда она была протестующим студентом, и то, как она держалась во время голодной забастовки. Ее старый друг и товарищ Хью Фини тоже был на мессе. Он рассказал, как 40 лет назад он и Джерри Келли объявили голодовку вместе с Долорс Прайс и Мариан. Сейчас, когда хоронят Долорс, Фини присутствует здесь, Мариан снова в тюрьме, а Джерри Келли нашел себя в политике. Келли, который стал политиком в Шинн Фейн и давно поссорился с Прайс, на похороны не пришел. Не почтил их своим присутствием и старый командир Прайс – Джерри Адамс.

А снаружи шел дождь. Унылый ветреный зимний день в Белфасте. Когда люди вышли из церкви и потянулись в сторону кладбища Миллтаун, раскрылись сотни черных зонтиков. Гроб был обернут ярким флагом-триколором, и иногда казалось, что он плывет на волнах темного прилива, как плот в неспокойном море.

«Мы не можем притворяться, что 40 лет жестокой войны, потерь, жертв, тюрем и бесчеловечности не оказали на нас влияния – на сердце, душу и дух каждого из нас, – сказал на могиле старый друг Прайс, Бернадетт Девлин, возглавлявший студенческие протесты в 1960-х годах. – Война разбила наши сердца и разрушила наши тела. Она изменила наши мечты о будущем и принесла в наши жизни тяжелые испытания».

Затем слово взял Имон МакКанн. Он говорил о противоречиях Прайс и признался, что 40 лет любил ее. «Если Долорс и совершила большую ошибку, то это потому, что она была слишком предана идеалам, о преданности которым многие лишь заявляют, – сказал МакКанн. – Она боролась за свободу, но сама не сумела освободиться от этих идей». Люди стояли под зонтиками, а дождь стучал по сырой земле. «Иногда, – произнес МакКак, – мы являемся узниками собственных идеалов».

Когда коронер спросил Дэнни Ри, не говорила ли мать о самоубийстве, он ответил, что прямого намерения та не выражала, но говорила о «саморазрушительной природе условий ее жизни». Коронер исключил суицид. Она не оставила ни письма, ни записки. Но Кэрри Туоми, которая в последние годы была близка с Прайс, считала, что та намеренно уничтожала себя. «Как и Брендан, – сказала Туоми, говоря о Хьюзе. – Они растянули суицид на несколько лет».

«Тело – фантастический механизм, – говорил Хьюз Мэкерзу в одном из Бостонских интервью, вспоминая тяжелые последствия голодовки. – Он сначала съест все жировые ткани, затем начнет уничтожать мышцы, но мозг оставляет живым». Через много лет после того, как Хьюз и Прайс объявили конец забастовкам и попытались заново войти в общество, они взращивали давнее недовольство и бесконечное количество раз прокручивали в голове самые худшие ситуации времен войны. В этом смысле они не переставали изнурять себя. Официальное заключение коронера о смерти Долорс Прайс гласило: «Смерть в результате несчастного случая».

Когда траурные речи были окончены, все замолчали, и только дождь продолжал стучать да где-то вдали слышался звук полицейского вертолета, патрулирующего серое небо над головой. Перед тем, как опустить гроб в могилу, кто-то снял с него флаг Ирландии, сложил яркую, намоченную дождем ткань и отдал сыновьям Прайс.

Осенью 2015 года Тереза Вильерс, министр по делам Северной Ирландии, обнародовала отчет о вооруженной деятельности, который был подготовлен Полицейской службой Северной Ирландии и Британской разведкой. «Все основные военизированные группировки, действовавшие в период Смуты, продолжают существовать и поныне», – гласил отчет, в котором отмечалось, что это справедливо и для Временной ИРА. Провос не прекращает функционировать, правда, в «значительно ослабленном виде», однако все еще имея доступ к оружию. Большой Бобби Стори оказался прав: они не ушли.

Джерри Адамс назвал отчет «полной ерундой». Однако документ вызвал внезапное обострение разногласий в обществе. Как заявляла Вильерс, согласно представлениям рядовых членов Провос, Военный совет ИРА (верховный орган из семи человек, который десятилетиями направлял вооруженную борьбу) продолжает контролировать не только ИРА, но и Шинн Фейн посредством «общей стратегии». Так что армия, находясь в тени, все еще держит оружие наготове. В отчете осторожно отмечалось, что существующая ныне организация больше не вовлечена в насилие и «полностью нацелена на политику». Но даже в этом случае, как предположил один из обозревателей «Айриш таймс», подобные заявления не только создают, но и усиливают «представление о мужчинах и женщинах в балаклавах, ведущих политическое шоу».