Макс взял двойной ром и двинулся во двор посмотреть на танцующих. По дороге пьяный морской пехотинец поинтересовался, не из военной ли он полиции, потом еще кто-то спросил его насчет ЦРУ. Краснощекая девушка с большими золотыми серьгами в ушах держала над головой пластиковую омелу[52]и целовала ее мокрыми от пива губами. Она спросила Макса, не хочет ли он потанцевать, и он ответил, что сейчас нет желания, спасибо, может, позднее. Выговор у нее – чистая Оклахома. Он наблюдал, как она отошла и спросила то же самое у гаитянина, стоявшего рядом с кабинкой диджея. Несколько секунд спустя они танцевали, тесно прижавшись друг к другу.

Макс все еще не мог прийти в себя. Сейчас Густав сидит где-нибудь, ждет прихода Винсента Пола и приговора. И поделом. В голове прокручивались ужасы, увиденные на видеокассетах.

Он не сразу решился пристрелить тех троих, которые мучили Мануэлу. Думал, это ничего не даст, со временем все становится хуже и хуже, и сегодняшние жутчайшие преступления завтра будут казаться детскими забавами. Но потом он вспомнил, почему взялся за дело, посвятив расследованию почти два года жизни. Ему улыбнулась Мануэла. Однажды. Когда они отдыхали на пляже – он, Сандра и Мануэла. Сидели под зонтиком в шезлонгах. Неподалеку прогуливалась пара. Супруги. Она чернокожая, он белый. Она беременна, на шестом или седьмом месяце, во всяком случае, животик выпирал заметно. Они говорили о чем-то, трогательно держась за руки. Макс посмотрел на сидящих рядом Сандру и Мануэлу, и ему впервые захотелось детей. Мануэла по какому-то странному наитию поймала его взгляд и улыбнулась, будто прочитав мысли.

Расстреливая ее убийц, он думал о ней. Последний, Сайрус Ньюбери, не хотел уходить тихо. Он визжал, плакал, умолял оставить ему жизнь, пытался вспомнить какие-то молитвы. Макс дождался, когда он потеряет голос, и вышиб ему мозги.

Ром оказал свое успокаивающее действие. Подавил расстройство, оттеснил его куда-то на периферию. Хороший напиток. Приятный, болеутоляющий.

Его зажали с двух сторон проститутки в прямых черных париках. Смотрели, улыбались. Они были очень похожи, точно двойняшки. Макс покачал головой и отвернулся. Одна наклонилась и прошептала что-то ему на ухо. Ничего не было слышно, рядом грохотала музыка. Он пожал плечами, мол, не понял. Девушка рассмеялась и показала в середину площадки. Макс вгляделся в покачивающуюся людскую массу – джинсы, кроссовки, футболки, тенниски, жилетки, – там ничего не было. И в этот момент его осветила вспышка фотокамеры. Несколько танцующих удивленно повернули головы посмотреть. Но ненадолго.

Макс поискал глазами фотографа. Ничего. Девушки отошли. Он шагнул на танцевальную площадку, начал проталкиваться к месту, откуда возникла вспышка. Спросил нескольких танцующих о фотографе. Они сказали, что видели лишь вспышку.

Макс вернулся к стойке, стал искать девушек. Они разговаривали с двумя морскими пехотинцами. Макс приблизился, хотел спросить о фотографе, но заметил, что это не те девушки. Извинился, потолкался немного. Спросил бармена, заглянул в туалет. Там никого. Вышел на улицу, посмотрел туда-сюда – везде пусто.

Макс вернулся к стойке, принял еще рома. Разговорился с сержантом Алехандро Диасом из Майами. Диас был уверен, что Макс из ЦРУ. Он подыгрывал сержанту, усмехался, не подтверждая и не опровергая его подозрения. Они побеседовали о Майами, о том, как сильно скучают по городу. Диас принялся рассказывать о местах, которые давно перестали существовать для Макса. Клубы, рестораны, магазины звукозаписи, танцевальные залы. Он усиленно рекомендовал Максу одно заведение, клуб, куда вход разрешен только членам. Тамошние танцовщицы на коленях[53]– большие специалистки своего дела. Дал Максу карточку с названием клуба и логотипом – улыбающимся карикатурным крокодилом в котелке и темных очках. В одной лапе он держал гусиное перо для письма, а в другой бутылку шампанского. Внизу номер телефона. Диас сказал, что, если позвонить, там спросят пароль. Макс поинтересовался паролем, но Диас не смог вспомнить.

Домой он отправился около трех часов ночи, через двадцать минут был у ворот.

Вошел в гостиную, снял кобуру с пистолетом, бросил на кресло. И увидел, что до сих пор снят предохранитель. Такого с ним не случалось ни разу, с тех пор как в самом начале службы в полиции чей-то ребенок внезапно схватил его пистолет.

Макс достал «беретту», осмотрел. Все нормально. Забыл. Ничего не поделаешь, день сегодня выдался очень напряженный. До постели тащиться не хотелось.

Он сел в кресло и заснул.

Утром его разбудил телефонный звонок. Аллейн назначил днем встречу.

Аллейн был бледен, небрит, под глазами круги. Макс был уверен, что он спал в одежде. Пиджак, рубашка, все помято. Галстук перекосился, верхняя пуговица расстегнута. Волосы причесаны, но неаккуратно, некоторые пряди торчали. До бриолина, видимо, дело не дошло. Все выглядело так, словно кто-то взял прежнего Аллейна, которого Макс впервые увидел в клубе на Манхэттене, и прошелся по нему жесткой проволочной щеткой. Его можно было легко узнать, но лоск пропал.

Они сидели в банке, в комнате для совещаний на верхнем этаже. Друг против друга за круглым столом. Через окно с тонированным серым стеклом открывался прекрасный вид на море. Макс думал, что в графине перед ним вода, но когда налил себе в бокал, в нос ударил запах алкоголя. Он попробовал. Чистая водка. Свой бокал Аллейн уже прикончил. И это в три часа дня.

– Извините, – рассеянно промолвил Аллейн, – я перепутал день с ночью.

Он не был пьяный.

На столе перед ним лежал билет на самолет для Макса. Рейс на завтра, на одиннадцать тридцать.

– Вас отвезет Шанталь, – сообщил Аллейн.

– Где она?

– Во вторник умерла ее мать. Она повезла прах в город, где мать родилась.

– Печально слышать, – сказал Макс. – Она знает, что произошло?

– Да. Кое-что. В детали я ее не посвящал. И был бы вам очень благодарен, если бы вы сделали то же самое.

– Разумеется.

Макс спросил о рейде на остров Гонаив. Аллейн рассказал, что там обнаружили. Его губы тряслись, он не выдержал и расплакался.

Макс дождался, когда Аллейн придет в себя, и задал еще несколько вопросов. Говорил ли отец ему когда-нибудь о Гонаиве? Нет, никогда. Играл ли ему отец когда-нибудь на кларнете? Нет, но он знал, что отец играет. И не только на кларнете. Густав был также весьма приличным трубачом. Не задавался ли Аллейн когда-нибудь вопросом, почему у отца столь обширные связи? Нет. А почему он должен что-либо подозревать? Карверы занимали видное положение на Гаити. Он вспомнил встречу с Джимми Картером, перед тем как тот стал президентом. На Гаити? Нет, в Джорджии. Отец заключил сделку на импорт орехов с плантаций Картера, когда на Гаити случился неурожай. Здесь они тоже встречались, Картер приезжал вести переговоры о мирной сдаче хунты. Макс спрашивал, Аллейн отвечал, глядя на него печальными покрасневшими глазами, слегка затуманенными то ли горем, то ли алкоголем. Макс все больше убеждался, что он действительно ничего не знал о том, что происходило вокруг.