Хуже того, Нари до сих пор не проронила ни слова, шагая рядом с Али в нервном и нехарактерном для нее молчании. Выражение ее лица ничего не выдавало – эту осторожную маску Али прекрасно помнил еще по дворцу. После долгих недель совместного путешествия он не ожидал увидеть ее снова и поймал себя на том, что его так и подмывает взять ее за руку, чтобы она не убежала, не исчезла в окружающей зелени, попутно прихватив серьги с ляписом и золотые браслеты Мусы.

Как-то внезапно они вышли к городу. Али ожидал увидеть расчищенные земли и неприступные стены, могучую крепость под стать богатству Та-Нтри. Но Шефала оказалась совершенно другой. Приютившийся в руинах куда более древнего человеческого поселения, город джиннов, казалось, вырос сам собой, распустился, как цветок из-под земли и из глубин человеческого прошлого. На вершине холма, где когда-то находился фундамент крепости, все было выкопано и расчищено под рынок, а вокруг деревьев стояли большие, просторные дома со стенами из переработанного кирпича и кораллов и тростниковыми крышами. Здесь не было прямых мощеных улиц – песчаные дорожки естественным образом вились вокруг тенистых деревьев и стоящих особняком садов. Прекрасное место для процветающего торгового порта.

Вот только Шефала практически пустовала.

На площади с тиковыми лавками, где хватило бы места сотням гуляк, только две женщины ткали на ручных станках. За исключением торговца фруктами, дремавшего у открытой мечети, и нескольких купцов Агниванши, Али не заметил ни души. Конечно, Муса вел их внешней тропой, которая огибала город по околице, вероятно, надеясь сохранить весть о прибытии Али и Нари в тайне, но звуков городской суеты, которые ожидал услышать Али, болтовни на полудюжине разных языков, стука инструментов и детских криков нигде не было слышно.

Нари наконец подала голос:

– А где все? – спросила она, когда они проходили мимо пруда под сенью двух грузных баобабов.

– Кто ушел, кто остался в замке, – объяснил Муса. – На первое время. Когда пришло известие о том, что случилось в Дэвабаде, королева Хацет приказала женщинам, детям и старикам покинуть город. Нашлись недовольные, в их числе и купцы с моряками из других племен, которые пролетали мимо на песчаных кораблях или коврах-самолетах, да вот застряли. Но королева сказала, что она сможет лучше подготовиться к выступлению против Манижи, если будет знать, что в ответ та не уничтожит тысячи невинных душ.

Это похоже на амму. В этот момент в поле зрения показался каменный замок Шефалы, и Али с трудом сдержался, чтобы не броситься к нему бегом. Хотя путешествие в Шефалу было его идеей, в глубине души он не позволял себе даже мечтать о встрече с матерью, чтобы избежать разочарования, если план провалится.

Они подошли ближе, и Али залюбовался замком. Тот был прекрасен, хотя и намного меньше дэвабадского дворца. Оштукатуренные известью коралловые стены сияли на солнце. Местами замок словно врастал в человеческие руины: старый минарет превратился в ветряную башню, сломанную стену засадили цветами. От него веяло возрастом и теплом, в то время как многократно завоеванный дворец Дэвабада казался беспощадным.

Муса остановил их у величественных дверей, украшенных резными свитками в обрамлении бронзовых орнаментов.

– Я отведу их в меджлис, – сказал он женщине-воину. – Прошу, передай королеве, что у нее гости. – Он понизил голос, но Али все равно услышал, как он тихо добавил: – И, заодно, не проведаешь, как поживает дедушка?

Дедушка. Али прошел следом за Мусой, озираясь по сторонам и чувствуя себя не в своей тарелке.

Меджлис оказался элегантным и величественным местом, достойным приема членов королевской семьи, с высокими окнами из эбенового дерева, клетчатыми мраморными стенами цвета темного серебра и сверкающей белизны и мягкими заграничными дэвскими коврами. Стены украшали агниваншийские гобелены с изображениями музыкантов и танцоров, а за ширмой из белого тохаристанского нефрита мягкие диваны стояли вокруг мозаичного фонтана, который, судя по виду, привезли из Карт-Сахара. Над невысокой резной платформой из слоновой кости, на самом видном месте, висело красивое церемониальное оружие: зульфикар и щит Аяанле.

Физа и ее команда сразу набросились на фрукты и сладости, выставленные для гостей, но Нари к ним не присоединилась, разглядывая комнату с таким видом, будто она ожидала, что на нее вот-вот набросится и съест птица рух.

– С тобой все в порядке? – спросил Али.

– Все отлично, – пробормотала она. – Думаю о символизме.

– О символизме?

Она указала на скрещенные оружия Аяанле и Гезири над помостом с подушками.

– Гезири и Аяанле, союзные и могущественные… – Ее палец опустился ниже, указывая на дэвский ковер: – И мой народ под ногами.

Али улыбнулся ей, как он надеялся, ободряюще:

– Может, им просто понравился ковер?

– У тебя недовольной вид, дэва, – заметил Муса, войдя вслед за ними в меджлис. – Что-то случилось?

Глаза Нари вспыхнули:

– Да. Ты продолжаешь называть меня «молодой Нахидой» и «Дэвой», хотя я не сомневаюсь, что ты знаешь и мое имя, и титул. Скажи, ты мне просто хамишь или я не в курсе какого-то обычая Аяанле?

Муса склонил голову:

– Прошу меня простить. У нас нет устоявшихся традиций касательно приема дочерей кровавых палачей.

Али взорвался:

– А есть в меджлисе традиция получать в глаз? Сначала ты устраиваешь диверсию в моей деревне, а теперь оскорбляешь мою…

– Алу?

Всякие мысли о перепалке с кузеном вылетели у Али из головы. В дверях стояла Хацет в пепельно-сером траурном платье, без украшений.

– Это правда ты? – прошептала его мать.

Ее золотистые глаза смотрели прямо на него, но она не сходила с места. Не меньше, чем Али, она боялась, что все это окажется лишь миражом.

– Амма! – Слово задушенно слетело с его губ, и в следующий миг Али оказался на другом конце комнаты.

Хацет подхватила его, когда он упал к ее ногам.

– Алу-баба, – расплакалась она, заключая его в объятия. – Я так волновалась.

Али крепко обнял ее. Она исхудала и казалась хрупкой, как никогда раньше.

– Я в порядке, амма. Слава Богу, я в порядке.

Мягко взяв мать за руку, он подвел ее к одной из кушеток, бросив благодарный взгляд на Физу, когда пиратка жестом приказала своим шафитам отойти.

Хацет все не отпускала Али, разомкнув объятия только для того, чтобы обхватить руками его лицо. Она легонько потрогала шишку, все еще заметную у него на виске, и провела пальцем по метке печати на щеке.

Ее глаза наполнились печалью.

– Я солгу, если скажу, что не надеялась когда-нибудь увидеть это у тебя, но, Боже… не такой ценой.

Мысли о Мунтадире нахлынули снова, да так стремительно, что у Али перехватило дыхание, и скорбящий зверь, живущий у него в груди, выпустил когти.