— Я не собираюсь это выслушивать…

Но Грейс говорила и говорила:

— Моей большой ошибкой стало то, что при первой встрече я показала вам фотографию. Джек не знал, что я ее отсканировала. Вы увидели снимок вашего погибшего брата рядом с парнем, который жил теперь под его именем. Вам нужно было заставить меня замолчать, поэтому вы послали того человека с контейнером для школьных завтраков, как у моей дочери, чтобы меня запугать. Я не подчинилась, и вы использовали Ву, велев ему выяснить, что мне известно, а затем убить.

— С меня достаточно. — Ковал встала. — Убирайтесь отсюда!

— Больше ничего не скажете?

— Я так и не дождалась ваших доказательств!

— У меня их нет, — не особенно огорчаясь, призналась Грейс. — Но отчего-то мне кажется, что вы напишете чистосердечное признание.

Сандра расхохоталась:

— Что? По-вашему, я не догадалась, что на вас «жучок»? Я не сказала и не сделала ничего, что мне можно инкриминировать.

— Посмотрите в окно.

— Что?

— Я говорю, в окно посмотрите. На улицу. Ладно, идите сюда, я вам покажу.

Прихрамывая, Грейс подошла к окну и указала рукой вниз. Сандра приблизилась к ней с опаской, словно боясь, что Грейс вытолкнет ее через стекло, но ее ждала опасность совсем иного рода.

Сандра Ковал взглянула вниз и судорожно вздохнула. На тротуаре внизу, меряя пространство шагами, подобно двум львам в клетке, ждали Крам и Карл Веспа. Грейс отвернулась и неровной походкой двинулась к двери.

— Куда вы? — окликнула ее Сандра.

— Чуть не забыла! — Грейс написала что-то на обложке одного из блокнотов. — Это телефон капитана Перлмуттера. У вас есть выбор: можете позвонить и дождаться его или попробуйте самостоятельно покинуть здание.

Положив блокнот на край конференц-стола, Грейс не оглядываясь вышла.

Сандра Ковал все же позвонила капитану Стюарту Перлмуттеру. Родная фирма сразу взяла ее под крылышко: защитой Ковал занимается легендарная Эстер Кримстейн собственной персоной. Случай обещает быть сложным, но в свете ряда событий окружной прокурор считает, что обвинение выиграет дело.

Одним из событий стало возвращение рыжеволосой участницы «Аллоу», Шейлы Ламберт. Когда она прочла об аресте Сандры Ковал и узнала, что полиция обращается к ней через средства массовой информации с просьбой о помощи в этом деле, Шейла объявилась. Человек, застреливший ее мужа, походил по описанию на того типа, что угрожал Грейс в супермаркете. Звали его Мартин Брейбой. Его задержали, и он согласился стать свидетелем обвинения.

Шейла Ламберт рассказала прокурору следующее: Шейн Олуорт тоже был на концерте, но в последнюю минуту отказался идти разбираться с Джимми Эксом. Шейла не знала, почему он передумал, но считала, что Шейн увидел — Джон Лоусон не на шутку взвинчен и готов сорваться.

Грейс полагалось радоваться победе, но легче ей отчего-то не становилось.

Капитан Стюарт Перлмуттер очень удачно сработался с прокурором Линдой Морган, бывшей начальницей Скотта Дункана: им удалось склонить к сотрудничеству одного из людей Карла Веспы. По слухам, Веспу вот-вот арестуют, хотя обвинить его в убийстве Джимми Экса будет крайне сложно. Крам один раз звонил Грейс и рассказал: Веспа и не сопротивляется, и почти не встает с постели. «Он просто медленно угасает», — сказал Крам. Слышать это было очень больно.

Чарлин Суэйн забрала Майка из больницы домой, и их жизнь потекла размеренно и привычно. Майк уже вернулся к работе. Телевизор они теперь смотрят вместе, а не расходятся по разным комнатам. Майк по-прежнему засыпает рано. Они иногда занимаются любовью, но как-то смущенно, словно в чем-то виноваты. Чарлин и Грейс стали близкими подругами. На семейные проблемы Чарлин не жалуется, но Грейс видит: она держится из последних сил. Наверное, вскоре что-то грянет.

Фредди Сайкс еще долечивается. Он выставил дом на продажу и покупает кондоминиум в Фэр-Лон в Нью-Джерси.

Кора осталась Корой, и этим все сказано.

Эвелин и Пол Олуорт — мать и брат Джека, вернее, Шейна — тоже не остались в стороне. Несколько лет Джек пользовался деньгами фонда, чтобы платить за обучение Пола. Когда тот начал работать в «Пентокол фармасьютикалс», Джек перевез мать в район кондоминиумов, чтобы быть к ней поближе, и обедал у нее не реже раза в неделю. И Эвелин, и Пол очень хотели побольше общаться с Эммой и Максом — в конце концов, они приходились им родными бабушкой и дядей, но, учитывая обстоятельства, понимали: действовать нужно постепенно.

Что касается Эммы и Макса, они восприняли трагедию совершенно по-разному.

Макс любит говорить об отце. Он хочет знать, где сейчас папа, какой вообще рай, правда ли, что папа все время видит его, Макса. Он хочет быть уверен, что папа по-прежнему в курсе всех событий его жизни. Грейс старается отвечать по возможности правдоподобно, чтобы как можно дольше поддерживать в мальчике эту уверенность, но в ее ответах сквозит пустота сомнения. Макс требует от матери сочинять с ним новые версии «Дженни Дженкинс» во время купания, как это делал отец, и когда Грейс подчиняется, мальчик хохочет. Его смех настолько похож на отцовский, что Грейс кажется — ее сердце вот-вот разорвется.

Эмма, папина дочка, никогда не говорит о Джеке, не задает вопросов, не рассматривает фотографии и не вспоминает прошлое. Грейс пытается участвовать в ее жизни, но не всегда умеет нащупать верный тон. Психологи советуют говорить детям всю правду. Грейс, рано потерявшая родителей, сомневается в целесообразности такого подхода. Она на собственном опыте знает, что такое отрицание случившегося, горечь расставания, психологическое отчуждение.

Внешне у Эммы все хорошо — она отличница, у нее много подруг. Но Грейс знает: дочь больше не пишет стихов и даже не смотрит на свою поэтическую тетрадь. На ночь она теперь обязательно закрывает дверь в свою комнату. Грейс часто стоит, прислушиваясь, у спальни дочери, и иногда ей чудятся приглушенные рыдания. Утром, когда Эмма уходит в школу, Грейс заглядывает в дочкину комнату.

Ее подушка всегда влажная.

Все считают, будь Джек жив, у Грейс возникло бы к нему немало вопросов. Это правда, хотя Грейс уже не очень хочется знать, что чувствовал запутавшийся, напуганный двадцатилетний парень, осознав итоги и последствия трагедии. Оглядываясь назад, Джек, конечно же, должен был ей признаться. Но если бы он признался, что тогда? Выложи он ей всю правду при первой встрече или, скажем, спустя месяц после знакомства, осталась бы она с ним? Грейс думала об Эмме и Максе, о простом факте их существования, и возможность иного развития событий бросала ее в дрожь.

Поэтому, когда ночами Грейс лежит в слишком широкой для нее одной супружеской кровати и разговаривает с Джеком, чувствуя себя престранно, ибо не верит, что он ее слышит, ее вопросы куда прозаичнее: Макс хочет записаться в касслтонскую футбольную команду, но не слишком ли он мал для тренировок и строго спортивного режима? В школе предлагают перевести Эмму на ускоренное обучение английскому, но не слишком ли у нее большая нагрузка? Нужно ли нам всей семьей ехать в феврале в «Диснейленд», или без тебя это будет слишком болезненно? И что, дорогой муженек, прикажешь делать со слезами на подушке Эммы?