На ней было надето что-то вроде артистического и свободного балахона с множеством внутренних потайных карманов. Она долго рылась в них, прежде чем достала и очередным изысканным жестом поднесла к губам тончайший белый носовой платок. При этом я краем глаза уловил, как нечто серое и плоское скользнуло на песок. Поднял упавшее.

Это была купюра в пятьдесят долларов.

Мне показалось довольно странным, что мисс Хейвуд вот так запросто носит с собой пятидесятидолларовую банкноту[7].

– Кажется, это выпало из вашего кармана, мисс Хейвуд, – сказал я.

Сначала она в недоумении вытаращила на меня глаза, но потом поспешным движением выхватила бумажку из моей руки и сунула на прежнее место.

– Да, спасибо, доктор Уэстлейк. Вы очень любезны. Большое спасибо.

Затем она оставила меня в одиночестве, поспешно направившись в сторону гостиницы.

Мэрион Фэншоу с букетом восковницы, который собрала не она сама. Мисс Хейвуд с пятидесятидолларовой купюрой в кармане. Очень странно. Более чем странно…

Уже на подходе к отелю я заметил еще одного мужчину, который шел со стороны пляжа, запустив руки в карманы брюк. У двери на террасу мы оказались одновременно. Это был Вирджил Фэншоу.

– Привет, Уэстлейк, – сказал он. – Ходил прогуляться. А то весь день просидел с Мэрион. Но потом она сама настояла, чтобы я вышел и подышал свежим воздухом.

– Ваша жена все еще нездорова? – осторожно поинтересовался я.

Его грустные, немного рассеянные глаза всмотрелись в мое лицо.

– Боюсь, что да. Нервы, знаете ли. Принесу ей ужин из столовой на подносе. Надеюсь, она хоть что-нибудь съест. С ней все будет в порядке, как только я смогу увезти ее отсюда. Я это прекрасно понимаю.

Теперь и я сам многое прекрасно понимал. Мэрион умышленно выбрала время для свидания так, чтобы под любым предлогом отослать мужа из гостиницы, а ее первоначальный испуг при столкновении со мной в дюнах был вызван опасением, что она невольно встретится там с Вирджилом.

Воистину они представляли собой необычную пару – супруги Фэншоу.

– Очень мило с вашей стороны позаботиться о Бобби, – продолжал между тем Фэншоу. – Как вы думаете, ему можно будет поспать сегодня ночью в комнате Дон? Я не слишком ловок в обращении с детьми, а когда Мэрион нездорова, Бобби плохо действует на ее нервную систему.

Я заверил его, что Дон будет только счастлива поиграть в няню пятилетнего Бобби. Он еще раз поблагодарил меня и отправился разыскать повара и попросить его накрыть ужин на подносе.

Поднявшись наверх, я понял, что и Дон тоже обнаружила все достоинства трапезы в номере. В ее комнате уже установили дополнительную раскладушку, и Бобби, сидя на ней в пестрой полосатой пижаме, поедал овсяные хлопья с молоком. Дон пристроилась за столом и наслаждалась куда как более обильным ужином, состоявшим из жареного цыпленка и огромного шара мороженого на десерт.

– Не волнуйся за Бобби, папочка, – сказала она небрежно. – Как только покончим с едой, мы еще немного поиграем в «черный бриллиант». А потом он уляжется спать. – Она расправилась с цыпленком и набросилась на мороженое. – Думаю, я тоже тогда отправлюсь в постель.

Никогда прежде Дон не высказывала добровольного желания лечь спать вовремя. Ее опека над Бобби явно имела свои положительные стороны. И я поспешил уйти, пока она не успела передумать.

Гилкрайста внизу по-прежнему еще не было. Я пошел в столовую. Там, помимо Ашера, сидела только загадочная мисс Хейвуд, и можно было занимать любой из других столов. Мэгги Хиллман, обычно обслуживавшая меня, не появилась, и мне подала ужин другая официантка. Я предположил, что Мэгги сейчас вместе с Баком находится в более романтическом месте, чем гостиничная столовая, если сам мистер Митчелл так неожиданно благословил их близость.

После ужина и мистер Ашер, и мисс Хейвуд удалились, а я в одиночестве выкурил трубку на террасе, глядя сквозь окно на темный пляж. Эта ночь в значительной степени отличалась от предыдущей. Море не окутывал туман. Небо оставалось ясным, усыпанным теперь яркими звездами.

Это была ночь, не внушавшая страхов. Ночь для любви. Не для убийств.

Уже почти пробило десять, когда массивная фигура доктора Гилкрайста появилась на террасе. Его обычно цветущее лицо прорезали морщины, а глаза выглядели усталыми.

– Ну, доложу я вам, Уэстлейк, мне выдалась нелегкая работенка в Халинге. Думал, что уже не вырвусь оттуда сегодня. Но все же удалось, как видите. Только прежде чем продолжить, мне необходима доза спиртного.

Я отправился в бар и вернулся с двумя высокими стаканами с виски и содовой. Гилкрайст взял свой стакан и сделал большой глоток.

– Так-то оно намного лучше. – Он поставил напиток на ручку кресла. – Суини горит желанием выяснить, чью могилу вскрывали. Если вы не против, можем отправиться туда сразу, как только покончим с виски. У меня есть фонарик. Проблем возникнуть не должно. То место мне отлично знакомо.

Я сказал, что с большой охотой пойду вместе с ним.

Гилкрайст сдвинул брови.

– Суини может быть очень хорош, если по-настоящему увлечется, Уэстлейк. Я оставил его в полицейском участке Халинга, и он начал раскручивать это расследование на всю катушку.

Я отхлебнул из своего стакана.

– Вы принимали участие во вскрытии, верно? Обнаружили что-то интересное?

– Ничего, о чем не знали бы раньше. Убийство путем удушения без попытки изнасилования. Они протестировали вещество, с помощью которого нанесли алый круг на ее щеке. Как я и предсказывал, это губная помада.

– Губная помада?

– Да, но вот только не той марки, какой пользовалась сама Нелли Вуд. Убийца, по всей видимости, специально принес ее с собой. – Гилкрайст склонился вперед, упершись по привычке руками в колени. – Не слишком приятная деталь, а?

– Да уж, – усмехнулся я. – Если представить, что мы имеем дело с маньяком-убийцей, который одержим родинками и любит подсвечивать место преступления. Так все выглядит, согласны?

Гилкрайст еще раз основательно приложился к виски.

– Честно говоря, Уэстлейк, меня сильно занимает этот случай. Впервые за много лет в нашей дыре произошло что-то необычное, достойное серьезного дознания. И я пытаюсь вообразить, что за тип этот убийца, как выглядит, какова его мотивация. Быть может, он прежде был влюблен в девушку с родинкой на щеке, а она его отвергла. Вот вам и возможная первопричина всего. Или существует другая вероятность. Это может уходить корнями в более смутные и отдаленные времена его детства: няня, жестоко обращавшаяся с ребенком, другая девочка, которая издевалась нам ним. Он мог копить в себе ненависть, пока не превратился в своего рода фетишиста, и его ненависть обратилась уже не на конкретного человека в целом, а только на его родинку. Потом и на всякого с родинкой на щеке. Я могу представить вскипевшую в нем одержимость, если он встретил Нелли Вуд на улице в Мысе Талисман, заметил ее родинку и внезапно стал испытывать неудержимое стремление расправиться с девушкой.