Обернувшись назад, в сторону отеля, заметил другую фигуру – небольшую и совсем темную в потускневшем свете.

Она находилась совсем недалеко от меня, и в отличие от первой двигалась, даже бежала, неуклюже увязая в песке, направляясь в мою сторону.

Тишина, которую только подчеркивали звуки прибоя, доносившиеся издали, придавала всей этой сцене неясное значение и важность. Маленькая фигурка неуклонно приближалась. Она почти поравнялась с моим укрытием – невысокая и хрупкая девушка со светлыми волосами, обрамлявшими бледное лицо. Я уже мог слышать ее дыхание – неглубокое и прерывистое.

А когда она пробегала мимо, я узнал Мэрион Фэншоу.

Она же меня не замечала. В этом я не сомневался. Ее взгляд был устремлен вперед на другую фигуру, казавшуюся теперь еще более темной и зловещей, которая продолжала неподвижно стоять между мной и церковным погостом.

Теперь, когда мне удалось узнать по крайней мере одну из скитавшихся по дюнам персон, во мне взыграло любопытство.

Официально Мэрион Фэншоу была нездорова и весь день прикована к постели. Так почему же сейчас она бежала в отчаянной спешке через неровную песчаную поверхность дюн? Зачем? На какое рандеву?

Плотнее прильнув к склону, я продолжал наблюдать, как миссис Фэншоу торопится успеть на свидание.

И вот они встретились. Света уже было совершенно недостаточно, чтобы ясно разглядеть происшедшее между ними. Я мог только заключить, что Мэрион подбежала к ожидавшему ее человеку, какое-то время они стояли вместе, но уже очень скоро миссис Фэншоу снова бросилась бежать назад. Причем опять в мою сторону.

Я выждал, чтобы она оказалась от меня всего в нескольких десятках ярдов. А затем встал и небрежно пошел с таким видом, словно только что поднялся сюда со стороны берега.

Она, возможно, могла и не заметить меня вообще, если бы мы практически не столкнулись. Мэрион резко остановилась и издала негромкий вскрик. Даже в сумерках ее лицо напоминало белую маску с отчетливо заметным страхом в чертах.

– Боже мой, кто…

– Добрый вечер, миссис Фэншоу, – приветливо сказал я. – Боюсь, что напугал вас. Вот, знаете ли, решил уйти с пляжа и немного погулять в дюнах.

– О… – в этом похожем на вздох звуке прозвучало самое невероятное облегчение. – О, это вы, доктор Уэстлейк. А я думала…

В первую же секунду нашей встречи я заметил, что миссис Фэншоу держит в руках нечто большое и серое, но не сразу распознал огромный букет из веток восковницы.

– Рад видеть вас в добром здравии, – продолжал я. – Насколько понял, с утра вы неважно себя чувствовали.

Она ответила с поспешной готовностью:

– Да, так и было. Мне недомогалось. Пережила глубокий шок прошлой ночью от того, что произошло с Нелли. Все дело в нервах, как вы понимаете. Вам должны были рассказать, что я очень нервная. Вирджил вечно твердит об этом. Очень удобно иметь жену с чувствительной нервной системой, не правда ли? Тебе все начинают сочувствовать буквально на пустом месте. «Ах, бедный художник. Он так измучился со своей полоумной женой!»

Она рассмеялась резко и с язвительной иронией. Причем этот взрыв смеха встревожил меня даже больше, чем тот, что прервал наш ночной разговор с ее мужем.

Чувствуя себя глупо, я не нашел лучшего продолжения нашей беседы, чем ответить пустой репликой:

– Как я вижу, вы тоже решили немного прогуляться перед ужином, верно?

Миссис Фэншоу прижала призрачно-серый букет к груди.

– Да, доктор Уэстлейк. Прошлась по дюнам, чтобы набрать этих веток. Они так радуют глаз, и очень живописные, вам не кажется? Я подумала: а ведь славно будет поставить их в своей комнате.

Она еще немного постояла рядом со мной, а потом вдруг стремительно рванулась через дюны к гостинице.

Я же остался один, совершенно сбитый с толку, зная, что не она собрала восковницу. На это у нее попросту не было времени – я наблюдал за каждым ее движением. Это означало только одно. Она в безумной спешке примчалась на встречу с кем-то, кто приготовил для нее этот букет.

Почему?

И где я раньше слышал почти такую же фразу, какую употребила сейчас она?

«Какая красота эта восковница! Такая отрада для глаз. И насколько это живописно».

Разумеется, я сразу же все вспомнил. Это ведь было всего лишь прошлым вечером. Мы с Барнсом спускались после беседы с Баком Валентайном. И в вестибюле встретили мисс Хейвуд. Она тоже держала в руках букет восковницы и одарила нас своей странной улыбкой одних только губ, от которой не потревожилась ни единая складка кожи на ее лице.

«Такая отрада для глаз. И насколько это живописно».

Преисполненный внезапной решимости, я направился по дюнам в противоположную от отеля сторону к тому месту, где видел вторую, застывшую в ожидании фигуру. Если честно, то я не питал особой надежды застать на месте того, кто вручил Мэрион Фэншоу столь восхитивший ее букет.

Однако уже скоро я заметил высокий и темный силуэт, который теперь шел мне навстречу.

Мгновением позже мы пересеклись. Оба остановились, всматриваясь друг в друга в окончательно наступивших сумерках. Раздался голос – низкий, но мелодичный, слегка манерный:

– А, доктор Уэстлейк! Как я вижу, вас тоже покорила красота этого чудесного вечера.

Смутная фигура передо мной предстала в виде мисс Хейвуд. И теперь, конечно же, у нее в руках уже ничего не оказалось.

– Добрый вечер, мисс Хейвуд.

– Вы только посмотрите на краски неба! Смотрите сейчас, чтобы уловить их последние отблески. Это какое-то перевернутое малиновое озеро! Природа вечно остается прекрасной, сколько бы зла ни творили люди, доктор Уэстлейк. Кто может сейчас себе представить, что только прошлой ночью поблизости было совершено ужасающее убийство? Еще утром я хотела немедленно уехать. Меня не назовешь храброй женщиной. Но инспектор пока никого не отпускает, и я в какой-то степени даже рада этому. Мне был дарован восхитительный вечер!

Меня же не оставляло ощущение, что восприятие прекрасного в мисс Хейвуд было несколько гипертрофировано. Надеясь слегка встряхнуть ее, я внезапно спросил:

– Как продвигается ваша живопись? Вы начали натюрморт с восковницей?

– Восковницей? – повторила она эхом за мной.

– Да, мисс Хейвуд. Прошлым вечером вы, помнится, собирались сделать набросок с веток восковницы.

– Ах да, да. – В ее голосе снова зазвучали восторженные нотки. – Но только боюсь, эта ужасная трагедия заставила меня на время забыть об искусстве.

Мы недолго стояли молча, разглядывая друг друга, если только можно было разглядывать кого-то, ставшего почти неразличимым.

Мисс Хейвуд тихо и очень эстетично вздохнула.

– Вероятно, начну писать завтра. И, как я надеюсь, погружение в живопись поможет забыть эту… Этот ужас.