– Что?! – Монферран подошел к молодому человеку совсем вплотную, и тот опять невольно попятился под его бешеным взглядом. – Вы как это сказали?! Я – революционер?! А вы видели революцию?! Вас пугает только это слово! А вы знаете, что это такое? А я видел ее! Моего дядю избили на улице ремесленники, которых он обругал скотами… Мне было восемь лет, когда меня ударил по лицу сапожник и назвал щенком-аристократом! Я – революционер?!

– Ну полно вам, полно! – Полицейский офицер даже взмахнул рукой, чтобы наконец остановить яростную речь архитектора. – Я же вас не обвиняю ни в чем, господин Монферран. Но зачинщиков бунта на строительстве я должен знать.

– Бунта на строительстве не было, – твердо сказал Огюст.

– То есть как это, сударь?

– Бунта не было, это я вам говорю. – Теперь в голосе Монферрана звучало раздражение. – Когда народ бунтует, он камня на камне не оставляет. А тут? Несколько перепуганных болванов принялись кидать бревна, сами не зная в кого. Потом опять же болван какой-то закричал: «Надо на площадь!»

– Кто закричал? – резко спросил офицер.

– Вы думаете, я это знаю? – не менее резко парировал Огюст.

Полицейский вдруг подобрался, как кошка перед прыжком, и почти сквозь зубы, коротко, отрывисто спросил:

– Вы сами… вы, господин архитектор, были в это время здесь?

– Да, – сказал Огюст. – А что? Вы думаете, это я закричал?

– Нет, конечно. Но вы, значит, должны были видеть, кто кричал. Вы должны были видеть, кто бросал бревна, камни, кто ломал ворота… Вы же знаете в лицо своих рабочих.

– Я их видел со спины, – не моргнув, ответил Огюст.

Говоря это, он подумал: «Надо же! Аракчеев не посмел меня так допрашивать, а этот… Ну, он далеко пойдет!»

Офицерик между тем продолжал наступление:

– Вы и со спины могли кого-то узнать, и потом, они же двигались, оборачивались… Послушайте, все можно решить очень просто, без проволочек и дальнейших допросов. Вы хозяин на этом строительстве, как сами сию минуту мне указали, вот вы и разрешите все сомнения. Назовите сами хотя бы десятка полтора негодяев, примкнувших к изменникам отечества, я их тотчас заберу с собою, и вы ни меня и никого из следователей больше здесь не увидите, даю в том честное слово. Ну так как же? Кто из них?

Столпившиеся во дворе мужики, всего их было здесь не менее четырех сотен, при этих словах замерли и умолкли, будто окаменели. Мастера с немым ужасом уставились на архитектора.

Монферран в первое мгновение тоже онемел, но затем почувствовал желание расхохотаться. Это было уже чересчур!

«Ладно, погоди же, мальчишка! – подумал он. – Ты не знаешь еще, на какого стреляного, перестрелянного, недострелянного воробья напал…»

Он неторопливым шагом подошел к настланным прямо на снегу доскам, на которых все еще лежали, корчась от холода и боли, два десятка подозреваемых, и быстро приказал им:

– Живо одевайтесь!

Приказание было выполнено мгновенно. Затем архитектор обвел взглядом рабочих. Одни смотрели на него с испуганной мольбой, а иные с затравленной злостью. Монферран вдруг тихо выругался по-французски, шагнул в сторону, к поставленной у сарая тачке со щебнем, и с неожиданной силой, дернув за ручки, опрокинул ее. Желтые камушки щебенки хлынули ему под ноги.

– А ну, взять всем по камню! – скомандовал Огюст рабочим.

Те зашушукались, замялись.

– Взять, я сказал! – прогремел архитектор.

– Вы что такое затеяли? – изумленно и не без тайного испуга воскликнул полицейский офицерик.

– Хочу вам кое-что показать! – весело ответил Монферран и опять закричал на рабочих: – Долго вы будете копошиться? Взяли? Очень хорошо! А теперь всем отойти к тому концу двора и встать спиной к нам! Ну! Живо!

– Не понимаю, что вы вытворяете! К чему это? – промямлил офицер.

– Смотрите, смотрите внимательно! – Голос Огюста звенел в застывшем от холода воздухе, как стальная струна. – Эгей, ребята, потихоньку посчитайтесь на десятки, и как только я скажу «давай», каждый десятый пусть бросит камешек вперед. Остальные положите камни в карманы. Ну? Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… Давай!

Среди трех-четырех сотен совершенно одинаковых спин произошло легкое движение, взметнулись четыре десятка одинаковых рук в обтрепанных рукавах, и кусочки щебенки врезались в дощатый забор двора.

– А теперь перемешайтесь, живо! – закричал архитектор, почти откровенно смеясь. – Так, так, топчитесь, меняйтесь местами. И теперь все разом: по-вер-ну-лись!

Все произошло за какие-нибудь две-три минуты. И вот опять одноликая испуганная толпа замерла перед офицером и архитектором, только уже в другом конце двора.

– Я полагаю, у вас, как у всех служащих полиции, хорошая память, капитан? – с наивежливейшею улыбкой обратился Монферран к офицеру. – Вы, конечно, запомнили тех, кто бросал камни? Ну? Кто же?

– Да ну вас в самом деле! – взорвался капитан.

– А-а-а, вот оно как! – Огюст посмотрел на рабочих и вдруг увидел, что смеются и они, смеялись даже те, которых перед этим допрашивали. – Ну а вы сами, господа, скажите, чей сосед кидал камешек, а?

– Мой! – закричал кто-то, тыча в стоящего рядом.

– Не, я не кидал. Это вон этот!

– Сам ты этот, сукин сын! Ты чо клепаешь на меня?! Да я и камня-то взять не успел! Это не я, Август Августович!

– Вон, вон, рябой кидал!

– Брешешь! Сам же и кинул!

Мужики, распалившись, полезли друг на друга с кулаками. Мастера, рыча и ругаясь, побежали их разнимать.

– Дурачье! Что такого, ежели кто и кинул? Не в этом ведь соль… это ж просто так вам велено было! Да разойдись!

Монферран смотрел на все это и заливался смехом. Он смеялся впервые за все время, прошедшее с четырнадцатого декабря. Ему было совершенно ясно, что ссору и драку мужики затеяли нарочно, дабы уверить полицейского офицера в своей тупости и бестолковости, но это так ловко у них выходило, что можно было и поверить…

– Ну? – хохоча, спросил архитектор у следователя. – Вам теперь все ясно? Ищите же среди них революционеров!

– Но послушайте… – Следователь совсем сник. – Я же хочу только поступить по справедливости…

– И я тоже! – горячо воскликнул Огюст. – И потому заставил вас сейчас убедиться, что отыскать виновных невозможно. Невозможно, понимаете, капитан? Ступайте наконец отсюда и будьте любезны больше здесь не появляться, тем паче в мое отсутствие. Если же вы будете мешать мне работать, я пожалуюсь на вас государю.

Молодой офицер взглянул в глаза Монферрану и понял, что с этим человеком ему не справиться. Он не стал возражать, не стал спорить и, откланявшись, дав команду полицейским следовать за собой, ушел.