Эскорт архканцлера — десять Алых — тоже были на местах. Застоявшиеся лошади беспокойно ржали, били копытами. Моя карета — черная, без гербов и украшений, с парой запасных лошадей, тоже была снаряжена.

Кронкер покосился, затем вернулся к экзерсисам. Он бился с тенью, и, судя по небрежности, какой-то невысказанной насмешливости его движений, тень эта была крайне хреновым фехтовальщиком. Ну, как я.

Молодой да бойкий священник приблизился упругим шагом, отвесил полупоклон, сказал проникновенно:

— Ваше сиятельство господин архканцлер не желают ли вознести молитву?

Я с любопытством заглянул в голубые прозрачные очи клирика.

— Желают, разумеется, желают. Сразу, как я убью герцога Кронкера, я вознесу благодарственную молитву Ашару за избавление Санкструма от негодяя самой первой масти.

Он удивился, но ничего не промолвил. Отошел к группе Простых, что-то им пояснил. Они, в свою очередь, подозвали Кронкера. Я помахал им рукой и ступил на подножку кареты.

— Сейчас все вместе отправимся к месту поединка, — крикнул громко.

— А разве… — воскликнул священник.

— Нет, — сказал я. — За городом. Люблю драться на свежем воздухе, среди полей и рек. Следуйте за моей каретой, господа!

Мы выехали. Я был в карете один, если не считать шпаги, заранее положенной Бришером. Это была хорошо сбалансированная, с неброской гардой шпага, видавшая виды и — явно — не раз пившая кровь.

Сегодня с ее помощью мне придется убить человека. Убить, не ранить, не изуродовать — потому что если не убью, мой обман насчет дуэли будет вскрыт и моя репутация пострадает. И, поскольку я уже убивал в этом мире, думаю, мне не составит труда совершить еще одно убийство. По крайней мере, особого волнения при этой мысли я не испытываю. А вот при мысли о том, куда и к кому еду мороз начинает пощипывать мою кожу.

Бришер — добрая душа! — положил объемистую фляжку с виски, и я время от времени прикладывался к ней, и мир ненадолго становился ярче и веселее. И отпугивали призраков моих снов, Стражей, чьи голоса я слышал с каждой ночью все сильней.

Город затаился. Так всегда бывает перед грозой… или перед сменой власти. И перед большим розыгрышем призов, который пройдет завтра. Сегодня день тишины, никаких билетов уже не продают. Зато вчера… о, какое столпотворение было на площади перед Университетом вчера, в последний день продаж. В сундуки господина архканцлера упало не менее двадцати тысяч в золотом эквиваленте. Как уже говорил ранее — деньги в Санкструме были. Их несли все — и бедные, и богатые, и даже из припортового нищего квартала подтянулись отставные морячки и плохо замаскированные упыри — Палачи, Страдальцы и Печальники, и крестьяне из окрестных деревень нагрянули. Всех наделил билетам добрый архканцлер. Почти всем хватило. И ровно в двенадцать часов ночи продажи прекратились. Завтра розыгрыш. И раздача призов. И обязательно — репортажи в моей газете, чтобы не распространились толки, дескать — архканцлер обманывает. О нет, треть денег я пущу на выплаты. А через полгода устрою еще один розыгрыш, чтобы поправить финансовые дела государства. Все — как в европейском средневековье, когда монархи решали с помощью лотерей денежные проблемы. Куда легче провести лотерею и забрать деньги добровольно, чем ввести новый драконовский налог и озлобить население.

Мы выехали за город, карета затряслась по выбоинам Серого тракта, и тут нервы у секундантов Кронкера не выдержали: ко мне подскакал давешний священник, постучал в окошко вежливо:

— Куда мы следуем, господин архканцлер, позвольте узнать?

— В лес, — кротко сказал я. — Просто в лес. Следуйте за каретой.

Двадцать миль — изрядный кусок пути. Мы проделали его за четыре часа, всего раз останавливая лошадей для краткого отдыха. Священник еще несколько раз интересовался, куда это я их веду, и каждый раз голос его делался все более нервным, особенно когда карета моя своротила с тракта на расквашенный проселок. К финалу пути он сообразил, куда мы следуем, и воскликнул, совершенно позабыв о субординации:

— Лес Костей! Проклятое место… Архканцлер, вы хотите сказать, что…

Я молча закрыл окно.

Да, именно это я сказать и хотел.

* * *

Опушка Леса Костей. Перед нею — чистое от деревьев и кустарников пространство, затканное панцирной серо-белой решеткой эльфийской тоски. Корни мертвого леса, способные уничтожить любое другое растение, буквально за две недели успели пустить длинные языки в крестьянские колосящиеся поля. Раньше этого не было, раньше эльфийская тоска наползала единой волной, а теперь, выходит, начала усиленно отвоевывать периметр. Серые плеши уничтожили зеленую еще пшеницу, заплели землю густо, плотно, будто сгустки червей выпирали из умершей серой земли. Одинокое дерево на крестьянском поле попало под тоску — листья облетели, стояло мертвое, сухое, от комля вверх ползли по стволу серые натеки.

Биологическое оружие, черт. Как же похоже. Просто уничтожает всю растительную жизнь, не касаясь человека. Нет смысла убивать человека напрямую: без растительной жизни — не будет и животной жизни. И человек местный и хогги закончатся как вид. Если расползание Эльфийской тоски не остановить — планете вскорости придет конец.

Я прошел вперед, пощупал пружинящие корни носком ботинка.

Эй, лес, я пришел. Ты слышишь меня? Мне нужна твоя помощь.

Мертвая громада леса молчала. Костяные деревья без листвы, похожие на застывшие, давно окаменевшие трупы древних энтов, протянули ко мне корявки рук. Интересно, что будет, если прикончить энта, а потом его поднять, превратив в зомби? Шальные, глупые мысли лезут в голову…

Я вернулся к карете, стянул куртку и бросил на сиденье. На мне, согласно кодексу, осталась белая рубаха с глубоким вырезом, под которым не скрыть кольчугу. Такая же рубаха была на Кронкере. Бросил на плечо перевязь со шпагой. Все, я готов.

Священник Ашара, не сползая с лошади, быстро-быстро бормотал молитву. Дворяне из Простых осеняли себя Знаком Ашара и видно было что руки их дрожат. Даже Алым было здесь неуютно, хотя они заранее знали, куда я направляюсь.

Я взглянул на Кронкера и сказал громко:

— По праву выбора, и согласно дуэльному кодексу Санкструма, я определил местом поединка Лес Костей. Мы пойдем туда вдвоем с Кронкером, отдалимся на сотню шагов, выберем поляну и там явим свое благородное искусство владения клинком. И да победит тот, на чьей стороне правда! — И, так как Кронкер молчал, я добавил с надрывом: — Или ты боишься идти туда вдвоем, герцог? Ты трус, ты боишься, и решил отказаться от поединка?

Я брал его на пушку, диктовал, вынуждал его принять мое решение — идти в лес вдвоем.

Он медлил. Ноздри его раздувались. Он понимал, что беру его на слабо, кровь прилила к лицу, жилы взбухли на висках. Затем, что-то прикинув в уме, решившись, он сполз с лошади и медленно направился ко мне, натягивая на левую руку протертую на внутренней части черную кожаную перчатку.