— Правы, пожалуй. А в Киеве разве иначе?

— Какое там иначе! Почитай, то же самое. Период первоначального накопления капитала, так, кажется? И соответственно первоначального его отмывания.

— Это верно. Сейчас пытаюсь вспомнить, сколько казино в Лондоне. И знаете, уверенно могу назвать только два.

— Давно вы там?

— Около года.

— А до этого? Москва, Лубянка? Или это сведения, составляющие государственную тайну?

— Никакой тайны. И никакой Лубянки. Уж не знаю — к счастью или к сожалению. Богдан понимающе хохотнул.

— До этого — частный контракт с кораблестроительной компанией, той, что запустила в плавание второй «Титаник». Может, слышали?

— Читал что-то такое. И кем же вы плавали, то есть, простите, ходили на «Титанике» — психологом?

— По сути — да, а по форме — заместителем руководителя службы безопасности.

— Серьезно. Ну а до этого? Если я, конечно, не очень надоел с вопросами.

— Совсем не надоели. До этого тоже контракт, с Министерством обороны России, и — Чечня.

— Ух ты! Интересная у вас биография. Боевая. Вопросов, пожалуй, больше не имею. Готов, что называется, служить верой и правдой. К тому же тема, которая вас интересует, мне, откровенно говоря, тоже небезразлична.

— Вот как? А чего ж вы сначала изображали такую неприступную суровость? Прямо не полковник — айсберг в океане.

— Простите великодушно. Не люблю посторонних в наши дела пускать. А когда начальство суетится и ногами слишком уж сучит — тем паче.

— Теперь, стало быть, я уже не посторонняя?

— Теперь не посторонняя.

— Быстро вы меня раскусили.

— Так я ж, дорогая пани, в розыске не первый год. Образования психологического, правда, не имею, и практика, возможно, маленько поменьше вашей, в том смысле, что без выхода на международную арену. Однако кой-чего соображаю. И людей вижу — в смысле, кто есть who.

— Ну, вот и славно. А что до международной арены, думаю, настало вам, Богдан, время на нее выходить. «Вампирская» — назовем ее так для простоты обозначения — карусель завертелась в ваших Путилах, а потом пошла плясать, что называется, по Европам.

— Про удобство обозначения вы вовремя ввернули. А то я чуть было…

— Не беспокойтесь полковник, я не агент Скарли. И вообще паранормальными явлениями организации вроде той, в которой сейчас служу, занимаются только в кино.

— Ну, слава тебе, Господи. Теперь ведь пишут всякое — не сразу поймешь, где байка, а где…

— Маразм вышестоящего руководства?

— Очень точное замечание. А касательно заграницы — вы Румынию имели в виду? Так в Союзе, если помните, поговорка была: «Курица — не птица, Румыния — не заграница».

— Разве это не про Болгарию говорили?

— В Москве, может, и про Болгарию. А у нас, в Карпатах, про румын. Это точно.

— Понятно. Однако я не только Румынию имела в виду.

— Неужели где-то еще так проказничают?

— Не совсем так, но напрямую связанный с этой проблемой человек умер в Германии. И умер, я думаю, именно потому, что был с ней связан. Однако давайте по порядку…

Они говорили долго.

За это время яркий солнечный день сменили лиловые сумерки, которые позже сгустились до сочной синевы, а спустя еще некоторое время не стало и ее — сплошная темень украинской ночи надежнее всяких штор завесила окна небольшого кабинета начальника криминальной полиции.

— Ох, да что ж я за болван такой! — внезапно спохватился Богдан. — Кормлю соловья баснями, хоть давно пора не только чаю выпить, но и пообедать, а по-доброму так и поужинать. Небось скажете теперь: верно про ваше хохляцкое жлобство люди анекдоты рассказывают.

— Не скажу. Я ведь за баснями, собственно, и приехала…

— Ну, одно другому не помеха. Изволит ясновельможная пани отужинать со скромным милиционером?

— Изволит, и с превеликим удовольствием.

— Це добре!

Богдан ловко подхватил трубку одного из телефонов.

Коротко поговорил с кем-то, мешая украинские и русские слова.

А может, мешанина только послышалась Полине — Богдан говорил по-украински, просто очень уж похожи языки.

Но как бы там ни было, смысл разговора был ясен — полковник поручал кому-то организовать ужин.

Да так, «щоб в болото лицем не впасти перед гостем, а то BJH, старый осел, i так порядком опростоволосився».

Через полчаса они уже сидели в небольшом уютном погребке, и на столе среди прочих закусок, конечно же, красовалось нежно-розовое, слегка подмороженное сало, нарезанное тончайшими скрученными ломтиками.

В центре на раскаленной сковороде шипела и плевалась во все стороны обжигающими брызгами домашняя кровяная колбаса, к коей непременно полагалась рассыпчатая гречневая каша.

Полина, правда, несколько нарушила традицию, наотрез отказавшись от классической горилки, поданной, как и полагается, в граненом штофе, на дне которого, поблескивая алыми бочками, нежился маленький красный перчик.

Зато вполне отдала должное домашнему красному вину из расписного глиняного кувшинчика.

— Ну и ужин вы закатили, пан полковник! Прямо по Гоголю. Того и гляди, галушки сами в рот прыгать начнут.

— Будут и галушки, не сомневайтесь.

— Ой, не надо галушек! Нельзя так наедаться, тем более на ночь.

— Да как же без галушек? У нас так не водится, чтобы трапеза — без галушек. Обидите. А насчет Гоголя… И вы туда же… Сейчас Вия вспомните, мачеху-ведьму, панночку-утопленницу, майскую ночь…

— Тогда уж «Страшную тайну». Я тамошнего колдуна в детстве больше всякого Вия боялась.

— Это точно. Сильная вещь.

— Однако вернемся к нашим проблемам. Оно теперь как-то и к слову выходит. Потому как вашему Гурскому, царствие ему небесное, похоже, лавры Николая Васильевича покоя не давали.

— Не берусь судить насчет Николая Васильевича, но то, что в одном месте у этого господина вечно свербело — это точно. Господи, прости душу грешную, о покойнике плохо говорить не принято. Да куда ж денешься? На месте ему не сиделось, хотелось всего сразу — и славы, и денег. Народ любит истории про всякую чертовщину. Именно что истории. Интересно! Однако ж когда где-то, с кем-то и чем страшнее, тем лучше. Но не приведи Бог с тобой или поблизости. Тогда — караул! Куда смотрит милиция?! И все такое прочее.

— Слаб человек — ничего с этим не поделаешь. А любовь к триллерам и вообще ко всему запредельному на безопасном расстоянии — кстати, одна из форм психологической защиты.