— Мак, что ты делаешь? — взревел Кристиан, бросаясь к зеркалу.

— Не прикасайся к нему! — закричала я, — Оно убьет тебя!

Я не хотела, чтобы он хоть на мгновение решил, что зеркало безопасно, и попытался сквозь него пройти. Оно убило Бэрронса. И наверняка уничтожит и Кристиана, а ведь у него не было бесплатного обратного-билета-с-того-света. Насколько мне было известно. Но как мне только что стало до боли очевидно, я вообще мало что знала, так что может у него была их целая пачка. Может она была у всех, кроме меня. И все же, рисковать я не хотела. Он был мне нужен. Теперь я еще сильнее чем когда-либо прежде стремилась обуздать Синсар Дабх, и Кристиан был одним из пятерых, кто был для этого нужен. Теперь я понимала, почему Книга играла со мной.

Кристиан остановился в нескольких дюймах от Зеркала и внимательно посмотрел на меня:

— Почему оно не убило ее? Не лги мне, я все равно это почувствую, — предупредил он.

Я перехватила королеву поудобнее, подобрала ее волосы и перебросила их себе через плечо, чтобы не путались под ногами. Я тоже уставилась на него сквозь зеркало:

— Потому что она конкубина. Я узнала ее, потому и закричала.

— Но я думал, ты конк… — он окинул меня взглядом, — но ты прошла… а значит… Мак?

Я пожала плечами. А что я могла сказать?

— Откуда ты знаешь, что она конкубина? — спросил он.

— Призраки воспоминаний о короле и конкубине бродят по этим залам. В них трудно не затеряться. Хотя, полагаю, тебе будет не так тяжело, как мне, учитывая, что лично ты в этом куда меньше заинтересован, — с горечью сказала я, — Не сомневаюсь, ты еще увидишь ее, пока меня не будет.

Я все еще не хотела смотреть на нее. Это слишком смущало. Она была пугающе легкой, хрупкой и очень, очень холодной.

— Вернусь как только смогу.

Мы уставились друг на друга.

— Не могу в это поверить, — наконец произнес он.

— Это настолько очевидно, что не может быть неправдой. О моем рождении нет никаких записей, Кристиан. И Книга… она охотится за мной. Я слышала, что она всегда делала это.

— Не верю.

— У тебя есть другая версия?

— Может легенды ошибаются. Возможно, многие могут пройти через Зеркало. Может все это блеф, чтобы никто и не пытался.

Мое сердце замерло, когда он сделал шаг вперед.

— Нет, стой! Кристиан, послушай меня. Я не могу сказать тебе кого, но я знаю, поймешь, что я говорю правду. Я уже видела, как Зеркало кое-кого убило.

Он склонил голову, а затем кивнул:

— Да, девица, я чувствую, ты говоришь правду. Но почему ты не говоришь кого?

— Это не моя тайна.

— Однажды ты мне скажешь.

Я не ответила.

— Всё еще не верю.

— Найди другое объяснение. Любое. Я с радостью приму его.

— Может, ты… ну, не знаю… Возможно ты их ребенок каким-то образом, — предположил он.

— Семь-с-чем-то-сотен-тысяч лет спустя? — Я уже рассматривала и отвергла эту мысль. Не только потому, что она не совпадала с моим внутренним чутьем, но и: — Это не объясняет все те вещи, которые я знала, чувствовала и помнила, или почему Книга играла со мной, — сказала я. Необъяснимым образом я знала, что не являюсь потомком Темного Короля и его конкубины. Мои воспоминания были слишком личными. Слишком сексуальными и собственническими. Это чувства любовника, а вовсе не ребенка.

Он пожал плечами:

— Я останусь здесь. Но поторопись.

— Кристиан, обещай, что не будешь пытаться пройти.

— Я обещаю, Мак. Только поспеши. Чем дольше я здесь, тем больше… меняюсь.

Я кивнула. Развернувшись и унося с собой королеву-конкубину-женщину, ради которой я должно быть разрушала миры, я только и думала, где же находятся мои остальные ипостаси.

Я смотрела сквозь входную дверь «Книги и сувениры Бэрронса», не знаю, что меня удивило больше: что уютные сиденья диванов были не тронутыми, или что там сидел Бэрронс, положив ноги на стол, окруженный горами книг, и нарисованной картой прикрепленной к стене.

Не могу сосчитать, сколько же ночей, я сидела на этом же месте и в такой позе, ища в книгах ответы, иногда смотря в окно на Дублинскую ночь, ожидая, когда он появится. Мне нравилось думать, что он ждал меня, чтобы что-то показать.

Я наклонилась ближе, смотря сквозь стекло.

Он заново обставил книжный магазин. Как же долго я отсутствовала?

Там были мой стеллаж для журналов, мой кассовый прилавок, новый старомодный кассовый аппарат, небольшой телевизор с плоским экраном и DVD плеер, который был фактически из этого десятилетия, и стереосистема для моего IPodа. На стереосистеме был и новенький гладкий черный iPod Nano. Он сделал больше, чем просто заново обставил это место. Он также, возможно, мог положить снаружи коврик со словами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, МАК».

Когда я вошла внутрь, зазвенели колокольчики.

Он повернул голову и привстал, книги соскользнули на пол.

Последний раз я видела его мертвым. Я стояла в дверях, чуть дыша, смотрела на него сидевшего на диване, пульсирующего животной грацией. Он заполнял четырех этажную комнату полностью, уменьшая всё своим присутствием. В этот момент никто из нас не произнес и слова.

Оставь это Бэрронсу — мир рушиться, а он все еще одет как богатый деловой магнат. На нем эксклюзивный костюм, рубашка накрахмалена, галстук украшен замысловатым узором и подобран со вкусом. Знакомый широкий браслет блеснул серебром на его запястье, украшенный древними кельтскими символами. Он и Риодан, оба носили такие.

Даже несмотря на все мои проблемы, я чувствовала слабость в коленках. Внезапно я заново вернулась в тот подвал. Мои руки привязаны к кровати. Он был у меня между ног, но не давал мне того, что я хотела. Он использовал свой рот, затем тёрся о мой клитор, продвигался во мне и сразу выходил, то рот, то он, снова и снова, смотря в мои глаза, смущая меня.

Кто я, Мак? — спрашивал он.

Мой мир, мурлыкала я, и это и имела ввиду. И я боялась, что даже сейчас не будучи При-йя, я буду столь же неконтролируема в постели с ним, как и тогда. Я бы таяла, мурлыкала, отдала бы ему свое сердце. А если бы он встал и ушел от меня и никогда бы не возвратился в мою постель, то я никогда бы не исцелилась. Я бы ждала мужчину, такого как он, а таких как он, не было. Я бы умерла старой и одинокой, с болезненным воспоминанием о величайшем сексе в моей жизни.

Итак, Вы живы, сказали его темные глаза. Черт возьми, удивительно. Сделайте же что-нибудь.

Например, что? Не все могут быть как ты, Бэрронс.

Его глаза внезапно потемнели, и я не смогла разобрать слов. Нетерпение, ярость, что-то древнее и безжалостное. Холодные глаза расчетливо осматривали меня, словно взвешивали каждую мою часть, раздумывали — как мой отец все время говорит: с предумышленным умыслом. Он сказал бы, детка, ты только начинаешь думать об этом, только начинаешь работать в этом направлении. А Бэрронс уже в этом направлении что-то сделал?