общественности, на мой взгляд, могут быть объясняемы только приступами слабоволия и податливости его натуры. Под чужим давлением он лишь сгибался, чтобы потом немедленно сделать попытку к выпрямлению.

Впрочем, это была очень сложная натура, разгадать и описать которую еще никому не удалось. К пониманию характера императора Николая II, мне думается, легче подойти путем знакомства с отдельными фактами и эпизодами из его жизни, столь трагически закончившейся. Не претендуя на полноту, я и постараюсь на дальнейших страницах набросать несколько сцен из собственных наблюдений.

Осенью и зимою 1904 г. мне по должности начальника оперативного отделения Главного штаба пришлось участвовать в царских объездах войсковых частей — государь лично напутствовал своим словом и благословлял образом.

Было жуткое время. Подошли последние дни перед падением Порт-Артура. В царском поезде получали шифрованные донесения о безнадежности положения в осажденной крепости, где находился запертым почти весь наш Тихоокеанский флот. Комендант крепости генерал Стессель[136] слал истерические телеграммы, взывая к «молитвам обеих императриц». Кругом в России уже чувствовалось дыхание революционного зверя..

В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он по-прежнему интересовался общим количеством верст, сделанных им в разъездах по России, вспоминал эпизоды из разного рода охот, подмечал неловкость встречавших его лиц и т. д.

— Что это? — спрашивал я себя. — Огромная, почти невероятная выдержка, достигнутая воспитанием, вера в божественную предопределенность событий или недостаточная сознательность?

Свидетелем того же ледяного спокойствия царя мне пришлось быть и позднее: в 1915 г., в трудный период отхода наших войск из Галичины, в следующем году, когда назревал окончательный разрыв царя с общественными кругами, и в мартовские дни отречения в Пскове в 1917 г.

В начале своего царствования император Николай II, свято чтивший память своего отца, проявил тем не менее особое стремление как можно скорее расстаться с его сотрудниками, как бы опасаясь их влияния и давления на свою волю и решения.

Равным образом у него установились довольно холодные отношения с императрицей-матерью, которая могла импонировать ему именем Александра III.

Боязнью чужого влияния можно объяснить и то охлаждение, которое неизбежно наступало в отношениях императора Николая к тем министрам, кои выделялись своими дарованиями, знаниями или независимостью взглядов. Напротив того, люди внешне вкрадчивые и обаятельные, легко приспосабливавшиеся к любым требованиям или лукаво не мудрствовавшие, были лично ему очень приятны.

Не потому ли престарелый министр Двора граф Фредерикс, человек хотя и почтенный, но крайне недалекий, мягкий и проявлявший свою настойчивость лишь в хорошо знакомых ему вопросах придворного этикета, и был тем почти единственным лицом, которое оставалось близ особы царя от первого до последнего дня его царствования!

Уверяют, что одной из фамильных черт, наблюдавшихся у многих членов бывшей императорской семьи, являлась та легкость и холодность, с которыми они расставались с людьми, связанными с ними чем-либо в прошлом. Не приходится поэтому удивляться тому, что эта черта отразилась и в характере отношений к своим сотрудникам императора Николая II.

Но, как часто бывает с людьми слабовольными, показывая себя упорными и упрямыми перед теми, кто стоит от них на известном расстоянии, они легко сдают перед теми, кто им близок. Так было и с императором Николаем, на которого влияние его супруги императрицы Александры Федоровны росло с каждым годом.

Остается только под вопросом: было ли это влияние результатом более сильной воли императрицы или же, как думают некоторые, влияние это должно быть объяснено мягкостью и уступчивостью императора Николая во внимание к болезненному состоянию его супруги?

Лично для меня несомненно первое, что доказывается хотя бы тем, что влияние императрицы особенно выросло в последний период царствования императора Николая, когда он, находясь в Ставке, не ощущал на себе непосредственно результатов болезненного состояния императрицы. Но несомненно, что в основе их взаимоотношений существовало и совпадение взглядов на коренные вопросы управления государством, при котором и не могло возникать никаких расхождений по существу.

«Милого всегда нужно подтолкнуть», — писала императрица в Ставку Николаю II о нем же самом.

Император Николай был настолько слабохарактерным, что далеко не всегда мог сдерживать членов своей многочисленной царской фамилии, среди которых возникало немало интриг и неоправданных домогательств.

Вынужденный обстановкой к встрече в упор с более сильной волей, император Николай не имел в себе силы устоять против влияния этой воли. В этих случаях он предпочитал уклониться от немедленного ответа. Но иногда обстановка вынуждала его к решениям, в коих впоследствии он раскаивался, от коих стремился при первой возможности отступиться.

Одним из очень ярких примеров сказанного может служить известное свидание русского императора с Вильгельмом II в Бьерке 11 июля 1905 года.

В этот день император Николаи II, верный друг и союзник Франции, унаследовавший эти чувства от своего отца, поддавшись уговорам германского императора Вильгельма II, подписал много потом нашумевший договор об оборонительном союзе России и Германии[137].

Русская императорская яхта «Полярная звезда» в яркий, солнечный день тихо покачивалась на просторном Бьеркском рейде, окруженном цепью зеленых островов, сливавшихся на горизонте с зеленью финляндских берегов. Россия, утомленная войной, вела в Вашингтоне через своих представителей переговоры о мире со своим недавним военным противником — Японией. Государь отдыхал и был мирно настроен; вблизи него не находилось никого другого, кроме морского министра адмирала Бирилева[138], не пользовавшегося влиянием на дела общегосударственного порядка.

В такой идиллической и интимной обстановке должно было свершиться частное свидание двух соседних императоров, из коих один еще недавно оказал услугу другому невмешательством в дальневосточные дела, невмешательством, купленным, однако, ценою очень невыгодного для России торгового договора.

Германский император прибыл к месту свидания на яхте «Гогенцоллерн», и первая встреча обоих императоров произошла накануне упомянутого события 10 июля. Уже в этот день между ними произошел частный обмен мнениями по поводу политики Англии, казавшейся обоим собеседникам опасной.

На следующий день на «Полярной звезде» должен был состояться интимный завтрак. По окончании такового император Вильгельм продолжил вчерашнюю беседу, в течение которой и сделал предложение о заключении между Россией и Германией оборонительного договора с привлечением к таковому впоследствии усилиями России Франции. Поддавшись внушениям своего собеседника и поверивши в то, что этим путем мир на Европейском материке может быть упрочен, Николай II согласился на подписание предложенного ему договора, который и был привезен императором Вильгельмом в виде проекта. Подписав этот документ, император Николай пригласил находившегося на яхте адмирала Бирилева, который тут же скрепил договор своей подписью, едва ли даже ознакомившись с его содержанием.

Так выявилась в данном случае слабость воли императора Николая II, поддавшегося внушениям своего коварного гостя