К концу обеда государь вынимал из портсигара папиросу, затем доставал из-за пазухи своей серой походной рубахи пеньковый коленчатого вида мундштук, медленно и методично вставлял в него папиросу, закуривал ее и затем предлагал курить всем. Сигар не курили, так как государь не переносил их запаха.

Я никогда не видел, чтобы государь предлагал свои папиросы другим лицам. Он, как большой курильщик, видимо, очень дорожил своим запасом табака, который ему доставлялся из турецких владений в виде подарка от султана. Так как мы были в войне с Турцией, то, очевидно, приходилось экономить.

— Я очень рад, — говорил шутя император Николай, — что новый запас табака был мне привезен в Крым от султана незадолго до начала войны. И таким образом я оказался в этом отношении в довольно благоприятных условиях.

Период курения после еды был очень длителен и утомителен для некурящих, так как государь не спеша выкуривал за столом не менее двух-трех довольно больших и толстых папирос. Затем государь медленно поднимался и давал возможность пройти всем своим гостям вперед в соседнее помещение, где они становились в ряд по новым указаниям гофмаршала. Император обходил выстроившихся и с каждым говорил еще некоторое время. Иногда эта беседа затягивалась довольно долго, и я, в бытность свою в Ставке в должности генерал-квартирмейстера, очень дорожил данным мне раз и навсегда разрешением уходить к себе в рабочий кабинет немедленно после вставания из-за стола.

Я совершенно уверен, что рассказы о царских излишествах являлись плодом фантазии недобросовестных рассказчиков, и полагаю, что в основе этих сплетен лежал, по-видимому, факт посещения от времени до времени государем во время проживания его в Царском Селе офицерских собраний некоторых гвардейских частей. Но ведь, казалось бы, каждый, несущий известный труд, имеет право на отдых среди именно тех людей, общество коих доставляет ему удовольствие. Император Николай любил изредка посидеть в полковой среде, и весьма возможно, что это сидение могло быть когда-либо и более длительным, чем это разрешалось понятиями злонамеренных рассказчиков.

Император Николай II был вообще человеком очень скромных привычек и, насколько я мог наблюдать, чувствовал себя наиболее свободно и уверенно именно в офицерской среде. Происходило это, весьма вероятно, потому, что из-за преждевременной смерти своего отца он, в бытность наследником, не имел возможности достаточно расширить круг своей деятельности, которая почти не выходила за пределы военной службы. Но даже и в этой специальной отрасли служения государству он достиг лишь скромного положения полковника одного из гвардейских полков. Соответствующие этому чину погоны император Николай II и носил в продолжение всего своего царствования.

Государь очень любил физический труд на свежем воздухе, рубил для моциона дрова и много работал у себя в Царском Селе в парке. Верховой езды он не любил, но зато много и неутомимо ходил, приводя этой своей способностью в отчаяние своих флигель-адъютантов, не всегда своим сложением подходивших для столь длинных и утомительных прогулок.

В простой суконной рубахе с мягким воротником, в высоких шагреневых сапогах, подпоясанный кожаным ремнем, император Николай II, в бытность свою в Ставке, подавал пример скромности и простоты среди всех тех, кто окружал его или приходил с ним в более близкое соприкосновение.

Я глубоко уверен, что если бы безжалостная судьба не поставила императора Николая во главе огромного и сложного государства и не вселила бы в него ложного убеждения, что благополучие этого государства в сохранении принципа самодержавия, то о нем сохранилась бы память как о симпатичном, простодушном и приятном в общении человеке.

Во время довольно частых приездов в Барановичи император Николай II и его немногочисленная свита, как мною уже рассказано, продолжали жить в поезде. Ни императрица, ни наследник во время пребывания в должности Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича Ставки не посещали.

Царский поезд по прибытии в Барановичи устанавливался на специальной ветке в том же лесу, в котором находился поезд Верховного, и неподалеку от него. Чтобы не подавать никаких поводов для невыгодных сравнений, место вокруг стоянки царского поезда поддерживалось усилиями комендатуры Ставки весьма тщательно: кругом были расчищены дорожки, поставлены скамейки, посажены цветы.

В центре царского поезда находился вагон-столовая, в меньшей половине которого была устроена небольшая гостиная с зеленою шелковой мебелью и такими же шелком обтянутыми стенами; о ней я уже упоминал в одном из своих предыдущих очерков. Рядом — узкая прихожая, в которой входившие оставляли верхнее платье. У входа в этот вагон снаружи в застывших, вытянутых позах дежурили два казака из царского конвоя — хорошо подобранные красавцы в своих характерных черкесках и папахах, лихо надетых набекрень, с молодыми энергичными лицами, обрамленными черными как смоль волосами небольшой, вьющейся бороды и усов.

В холодные дни, когда завтрак или обед накрывался не в лесу, в шатре, а в вагоне, приглашенные собирались в гостиной, где стоял и закусочный стол. Стол этот с переходом приглашенных в столовую быстро убирался, так как в той же гостиной по окончании трапезы вновь выстраивались гости для заключительного обхода их государем.

Личное помещение государя находилось в соседнем вагоне, примыкавшем вплотную к прихожей и гостиной вагона-столовой. Помещение это было едва ли очень покойным, так как через боковой коридор, уменьшавший к тому же жилую площадь собственно его величества вагона, должны были проходить все лица свиты к себе.

Я не имею возможности описать собственный вагон государя в подробностях, так как только дважды был в одном из отделений его — рабочем кабинете государя, да и то вечером при несколько затемненном помещении. Кабинет этот был устроен в небольшом отделении, по-видимому, в два окна, передний угол которого был заботливо уставлен иконами и образками.

Так как двум людям в этом отделении трудно было повернуться, то ежедневные оперативные доклады в периоды пребывания государя в Ставке происходили, как и в обыкновенное время, в моем кабинете, куда император Николай и приходил к 10 часам утра. Вечерние доклады, если таковые вызывались ходом действий, делались мною в гостиной описанного выше вагона после обеда и ухода оттуда приглашенных и лиц свиты.

Случаи, которые привели меня в собственный его величества вагон, связаны: один — с награждением меня орденом Святого Георгия 4-й степени и другой — со срочным докладом о сдаче австрийцами нам Перемышля 9 марта 1915 г.

В нескольких словах остановлюсь лишь на первом. Великий князь Николай Николаевич, получивший за Варшавскую наступательную операцию, выполненную нашими войсками осенью 1914 г., Георгиевский крест 3-й степени, с большим достоинством и с особым ударением доложил государю, что идеей этой операции