Екатерина беззвучно заплакала. Огромная прозрачная слеза росла, наливалась на ресницах, а потом — оборвалась и покатилась по щеке. Она еще сильнее прижала Лену к себе и поцеловала ее в макушку.

Тамбовцев из-за ее спины делал Баженову какие-то знаки: мол, пойдем быстрее, не стоит зря терять время, ты же видишь, что ничего не получается. Но Баженов был упрям.

— Послушайте! Вы сами все усложняете. Вы можете сказать мне хотя бы пару слов? Что он искал в вашем доме? Куда он увел девочку? Как он выглядел?

Он сидел долго, дожидаясь ответа. Сидел терпеливо, не шелохнувшись, не отрывая от Екатерины пристального взгляда. Баженов по-прежнему надеялся, что она хоть что-нибудь скажет.

И он дождался. Но сказала не она, а Лена.

Девочка высунула белую головку из-под руки матери и произнесла писклявым и немного гнусавым от слез голосом:

— Он искал, но ничего не нашел. Мамочка говорит: «Нельзя отдавать!» Никому нельзя отдавать! — Она говорила строго — так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: нельзя отдавать. — Поэтому он забрал Лизу… У него была веревка…

— Кирилл, мы теряем время, — не выдержал Тамбовцев. Он не мог устоять на месте, переминался с ноги на ногу и дергал головой, как жеребец, застоявшийся в стойле.

— Я найду его, — тихо сказал Баженов. — У нас не тот город, чтобы можно было безнаказанно врываться в дом, переворачивать все вверх дном и уводить маленьких девочек. Обещаю, что найду его.

Это звучало, как клятва. Он протянул руку и погладил Лену по головке:

— Не бойся, крошка. Кто бы это ни был, ему не по здоровится. Вот увидишь.

Баженов вышел на улицу. Тамбовцев едва успевал за ним.

Баженов сел за руль, завел двигатель. Тамбовцев видел, как лицо его окаменело, стало злым и неприветливым.

Кожа натянулась, складки на лбу разгладились, и скулы заострились.

— Кажется, я знаю, кто это, — сказал Баженов.

— Кто?

Тамбовцев на какое-то мгновение обрадовался: в голове промелькнула шальная мысль, что кто-то из своих решил зло подшутить над Воронцовыми, может спьяну, а может — просто по дури. Но следующие слова Баженова убили и эту слабую надежду.

— Я его видел сегодня. Тип с веревкой. «Зовите меня Микки…» — передразнил Баженов противным тонким голосом. Таким обычно говорили, желая оскорбить собеседника, давая понять, что считают его гомиком. Или педиком — как будет угодно. В Горной Долине это было страшным оскорблением, обычно заканчивавшимся дракой, обязательно до крови. — Он не наш. Не из города.

— Откуда же он взялся? — Тамбовцев и сам понял, что задал глупый вопрос. Скорее всего, Баженов не знает на него ответа, и даже если знает — какая разница? Сейчас только одно имело значение: в его руках была Лиза, маленькая беззащитная девочка, которой требовалась помощь.

Баженов — он тогда еще не был Шерифом, но шерифская хватка уже чувствовалась — казалось, думал о чем-то другом.

— Надо пройтись по Пятому и по Молодежной — может, кто из окна видел, куда он ее повел?

— По Пятому можно не ходить — я сам там шел и никого не встретил, кроме Ивана.

Тамбовцев ерзал на сиденье — будто под ним была целая россыпь иголок.

— Ага. — Баженов прикрыл один глаз, что означало у него крайнюю степень сосредоточенности. — Значит, остается Молодежная. Но в какую сторону он направился? К Голове или к Ногам?

Дом Воронцовых стоял на отшибе, и мужчина с веревкой мог пойти сразу в «дальний» лес. Тогда бы его никто не заметил. А лес большой: он протянулся на сорок километров к югу от Горной Долины. Густой, дикий, запущенный лес, куда не то что егеря — браконьеры опасались заходить.

Но если он отправился к Голове, рассуждал Баженов, то кто-нибудь обязательно увидел бы, как незнакомец уводит девочку.

Баженов с Тамбовцевым прошли вверх всю Молодежную. Они заходили в каждый дом и спрашивали, не видел ли кто мужчину с девочкой. Никто не видел. Ни один человек. Теперь сомнений не оставалось — искать нужно в лесу.

— Мы вдвоем не справимся, — мрачно заявил Баженов. — Нужно поднимать весь город.

Тамбовцев согласился. Другого выхода не было.

Стрелки на часах показывали без пятнадцати семь. В это время все мужское население Горной Долины обычно собиралось у усатой Белки, чтобы пропустить пару стаканчиков и обсудить скудные городские новости, а, скорее всего, просто так — поболтать.

Баженов остановил уазик перед заведением, расправил рубашку и вошел внутрь. В нос ударил запах сырости: сколько он себя помнил, здесь всегда был такой запах, будто старый деревянный дом стоял на болоте.

Он вошел и крикнул: «Уру-ру!», призывая всеобщее внимание.

С его появлением разговоры, смех и звяканье стаканов постепенно утихли, будто кто-то медленно убавил звук. В наступившей тишине Баженов громко сказал:

— Мужики! Здесь есть еще мужики, или ваши бабы давно сделали холодец из того, что болтается у вас между ног?

Завсегдатаи неодобрительно загудели.

Серега Бирюков, сидевший в углу, крикнул:

— У меня аппарат работает лучше, чем у тебя! Не веришь— спроси у своей жены! Она не даст соврать!

Раздался громкий смех. Баженов подождал, пока он утихнет.

В любое другое время Сереге пришлось бы отвечать за такую сомнительную шутку, но сейчас Баженову было не до него.

— Мужики! — повторил он. — У нас в городе случилась беда. Я прошу вас о помощи.

После этих слов воцарилась гробовая тишина: виданное ли дело, чтобы участковый просил о помощи? Такого здесь припомнить не могли. Мужчины гадали, что произошло: на кладбище высадились зеленые человечки? Или с запада наступают немецкие танки?

— В Горной Долине объявился чужой, — сказал Баженов, пытаясь заглянуть каждому в глаза. — Высокий такой парень в белой рубахе и голубых джинсах.

— Я его видел сегодня, — подал голос Женька Волков. Через два года за пьяную поножовщину он отправится мотать свой первый срок, но пока, развалясь, он сидел за ближним к выходу столиком. — На пидора похож. Хотел ему врезать, да лень было связываться.

Все, и Баженов в первую очередь, поняли, что на самом деле означали эти слова — просто Волков был один, без компании, поэтому побоялся пристать к здоровому парню.

— А что он сделал?

— Да. Что он натворил? — послышалось из задних рядов.

— Он забрал девочку. Лизу Воронцову. — Тамбовцев стоял рядом с Баженовым и кивал, будто подтверждая правильность его слов. — Я думаю, он повел ее в «дальний» лес.

Послышался глухой стук: Белка уронила на стойку стакан, который протирала грязным полотенцем.

— Боже мой! Как же это так? Такую крошку? — Она всплеснула руками и уткнулась в полотенце, как в платок.