— Ага! Дупло… — приговаривал про себя. Иван. — Значит, там — восток…

— Ну, скоро ты? — торопил его Баженов. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но ему и впрямь становилось неуютно.

Ветви над головой тихо шелестели, хотя не было ни ветерка. Или, может, здесь, внизу, не было ни ветерка? А наверху он был? За спиной затрещали кусты. Все мужчины — кроме Ивана — обернулись на шум. Ружецкий вскинул ружье к плечу.

— Косуля, наверное, — не оборачиваясь, сказал Иван. — Сейчас, мне нужно найти правильное направление, а то мы заберем в сторону. Здесь был сломанный сук…

— Да вот он, перед тобой! — Баженов нервничал, но всячески пытался скрыть волнение.

— Нет, это другой. — Иван читал лесные тайны, как открытую книгу. — Этот обломился недавно. А тот… Вот он! — он показал на еле заметный выступ. Баженов никогда бы не обратил на него внимания. Просто выступ на коре, и все. Но для Ивана он был указателем, таким же надежным, как проржавевший щит с надписью «Горная Долина» на въезде в город.

— Туда! — сказал Иван. — Тут недалеко, километр, не больше.

Дальше они шли совсем без дороги. В ботинки Баженова набилась прошлогодняя листва и мелкие отломки сухих веток.

Каждую минуту он ожидал, что вот-вот появится просвет между деревьями и они окажутся на поляне. Глухой лесной поляне со зловещей дырой в центре, ощерившейся, как злобная пасть. Но они заходили все дальше и дальше, а деревья никак не хотели расступаться, словно хранили тайну заброшенной штольни.

Баженов чувствовал нарастающее беспокойство за своей спиной. И еще — он боялся, как бы Ружецкий не оступился и случайно не выстрелил.

— У тебя ружье на предохранителе? — спросил он, непонятно почему перейдя на шепот.

— Да, — прошептал в ответ Ружецкий. Серега Бирюков перескочил через поваленный ствол молодой осины и приблизился к авангарду маленького отряда.

— Эй, а почему вы говорите шепотом? А?

Баженов не знал, что ответить. В самом деле, почему они говорили шепотом?

Иван внезапно остановился и вытянул перед собой грязный палец с желтым ногтем.

— Вон! Там! — Он кивнул головой, уступая Баженову дорогу. — Иди первым.

Баженов стоял и не мог двинуться с места. Сердце колотилось в груди, как пойманный в силки заяц — бешено и отчаянно. Но отступать было поздно. Он достал из кобуры пистолет и передвинул флажок предохранителя.

— Погасите фонари! — сказал он, хотя никто и не думал их включать: они добирались до поляны почти в полной темноте, словно забыли о том, что у них есть фонари.

Ружецкий встал рядом с ним. Баженов чувствовал его плечо. Он скосил глаза: руки у Валерки дрожали. Костяшки пальцев, сжимавших ружье, побелели от напряжения.

— Ну что, пошли? — спросил Ружецкий.

— Сейчас, — сказал Баженов, ощущая холод в животе. — Пусть старики подтянутся. — За спиной он слышал хруст веток под ногами Леонтьева и Ануфриева. Наконец хруст затих.

Он выждал еще несколько секунд.

— Пошли! — Но он не пошел, а выбежал из-за деревьев, опасаясь, что может передумать в последний момент. Остальные побежали за ним.

Едва ступив на поляну, Баженов понял, что имел в виду Иван. Это было действительно нехорошее место. Какое-то очень тихое. Затаившееся. Чего-то выжидающее.

Первое, что поразило его, — это абсолютная тишина. Они будто шли по мягкому ковру, скрадывавшему все звуки. Баженов взглянул под ноги, но нет… На земле точно так же лежали сухие листья и гнилые ветки. Они должны были шуршать и трещать под ногами… Но не трещали.

Краем глаза Баженов увидел, как косится себе под ноги Ружецкий, и понял, что он тоже это заметил. С поляной было что-то не так.

Они — шестеро здоровых мужчин — двигались бесшумно, как привидения. Или как водолазы, продирающиеся сквозь толщу воды.

Баженов не выдержал и включил фонарик. Остальные пятеро, как по команде, сделали то же самое. Желтые лучи беспорядочно заметались по открытому пространству. Поляна была не такой уж большой — почти идеально круглой формы, диаметром приблизительно тридцать метров. Никак не больше сорока.

. «Потому она и глухая, что ее трудно найти, — подумал Баженов. — Точнее, ее легко не заметить. Но она есть! Она существует! А раз так — значит, должна быть и штольня».

Он направил луч фонаря в центр поляны, машинально отметив, что остальные поступили так же. Будто ими кто-то управлял. Баженов подумал, что сейчас из громкоговорителя, укрепленного на одном из деревьев, окружавших поляну, раздастся команда: «Лежать!», и они все как один бросятся на землю. Но команды не последовало.

Лучи осветили вход в штольню. Дыра в земле. Идеальная окружность с осыпавшимися краями диаметром два метра.

Лучи стали расходиться, шаря вокруг черного жерла. Баженов увидел, что в одном месте трава примята и покрыта темными брызгами.

— Смотрите! — сказал он сдавленным голосом, ни к кому не обращаясь и в то же время — обращаясь ко всем сразу. — Что это?

Мужчины медленно ступали по траве, высоко поднимая ноги, словно шли по зыбкому болоту, а не по твердой земле. Они приблизились к штольне, и Баженову показалось, что он слышит едва различимое жужжание, какое бывает рядом с линиями электропередачи. Жужжание было каким-то чересчур назойливым, оно заставляло все тело мелко вибрировать, меняло высоту, то становилось громче, то почти совсем пропадало. Баженов помотал головой, будто отгонял муху: он старался избавиться от неприятного ощущения, словно кто-то сверлит ему мозги бормашиной. Он не помнил, кто первый сказал: «Это кровь!» Баженов не узнал голос. Все голоса изменились, словно воздух нарочно искажал звуки. Единственное, что он знал наверняка, — это сказал не он. Он уже понял, что означали темные брызги на траве.

След тянулся от центра поляны к высокому кустарнику, росшему по краю. Где-то там, вдалеке, между густыми ветвями кустов, просвечивало что-то белое. Баженов хотел направить туда луч фонарика, но никак не мог решиться, что-то останавливало его. Он светил себе под ноги, будто ничего интереснее примятой травы и темных брызг на ней никогда в своей жизни не видел.

Ему не надо было смотреть по сторонам, чтобы понять, что и другие чувствуют то же самое: боятся поднять взгляд от примятой травы, боятся убить последнюю надежду. Мало ли что, вдруг здесь побывали браконьеры, подстрелили кабана или косулю и потом волокли тушу в кусты, чтобы спрятать добычу.

Он отчетливо слышал, как справа от него громко сопел Ружецкий, слева доносилось отрывистое дыхание Сереги Бирюкова, а за спиной тихо и очень быстро, глотая окончания слов, матерился Иван.

Это продолжалось бесконечно долго: они все шли и шли к кустам. К тому БЕЛОМУ, что светилось между ветвей. Они удалялись от штольни, и жужжание в ушах становилось все тише и тише. Вдруг все шестеро, не сговариваясь, подняли лучи фонарей и осветили то, что белело за кустами.