— Вы принесли хорошую весть, — мрачно промолвил Красс. — Я рад, что парфяне наконец отважились сразиться с нами.

Истощенные переходом через безводную пустыню легионеры вовсе не разделяли оптимизма проконсула. Сейчас им меньше всего хотелось ввязываться в битву, но перед лицом опасности они безропотно подчинялись приказам Красса.

Проконсул поспешно принялся строить войско в боевой порядок. Чтобы исключить обходы и окружение, он растянул пеший строй на возможно большее расстояние. Конницу распределил по обоим флангам. Один из флангов Красс поручил Гаю Кассию, другой — своему сыну Публию, а себе взял центр.

Построившись подобным образом, легионы продолжили движение к заветной реке. Вспомогательные отряды быстро вырубили прибрежный кустарник на ширину боевого порядка римлян и убрали его с дороги. Войско, не нарушая строя, начало спускаться к воде.

Легионеры вслух благодарили богов, позволивших им дойти до реки, а многие благодарили даже парфян за то, что те повременили с нападением и дали возможность утолить жажду. Все радовались. Лишь Марка Красса мучили тревога и сомнения. Он не мог понять: почему парфяне не сделали эту реку на краю пустыни рубежом своей обороны? Почему враг дал беспрепятственно выйти к воде, недостаток которой легионеры ощущали много дней? Возможно, парфяне боятся римлян, а возможно, настолько уверены в своей победе, что великодушно позволили ослабевшему противнику хотя бы частично восстановить свои силы…

— Как думаешь, Гай, — проконсул обратился к своему квестору, — куда подевался Абгар со своими арабами?

— Он там, где ему и следует находиться — подле шатра своего господина Сурены. Я же предупреждал тебя, Марк Лициний, не верь подлой змее.

Река была немноговодна. Самые глубокие места доходили человеку до пояса. Она не создала никаких препятствий для переправы войска.

Римляне заходили в воду и жадно пили, обливаясь при этом с головы до ног, затем набирали полные баклаги. Первые в строю легионеры в полной мере насладились водой Балисса, которая в этот миг была вкуснее и желаннее самых лучших вин в мире.

Река бурлила и пенилась под копытами лошадей, под ногами десятков тысяч людей. Идущим сзади воинам пришлось довольствоваться мутной жидкостью, смешанной с илом и песком. Легионеры черпали воду сложенными в ковшик ладонями и пили, подождав лишь несколько секунд, чтобы дать песку осесть на руки.

Опасаясь внезапного нападения, Красс, его легаты и военные трибуны изо всех сил подгоняли легионеров. Многие даже не успели толком утолить жажду.

Римляне поднялись на небольшую возвышенность за рекой, и их взорам открылся лагерь Сурены.

Парфяне вели себя совершенно беспечно. Они разбрелись на огромном пространстве и занимались кто чем желал: многие, собравшись толпами, варили в котлах какую-то еду, другие просто лежали.

Прошло уже несколько часов, как разведчики донесли, что парфяне строятся для битвы, но с тех пор, по мнению тех же разведчиков, ничего не изменилось. Казалось, время остановилось в этом краю. Собственно, такая мысль посещала многих легионеров, когда они долгими днями шли по однообразному ландшафту под неизменно беспощадным солнцем.

Впрочем, не все предавались беззаботному отдыху в лагере парфян. Тысячи две тяжелых всадников, так называемых катафрактариев, стояли подле одетых в железо лошадей и готовы были в любую минуту вскочить на них и броситься в бой. Лошади не просто послушно стояли возле своих хозяев, они образовали строй в виде клина. С возвышенности он напоминал наконечник стрелы, своим острием направленный против римских легионов.

Красс понял, какую опасность представляют железные всадники для растянутого строя римлян. Они могли в любом месте пробить брешь и разделить легионы надвое. С лихорадочной поспешностью он принялся перестраивать войско. Проконсул приказал легионерам сомкнуть ряды и построиться в глубокое каре. Конницу же он разделил между легионами, дабы ни один из них не остался без прикрытия и мог ударить врага в любом направлении, не страшась за собственную безопасность.

Легаты Красса посчитали такие распоряжения весьма разумными и старались выполнить их как можно быстрее. Некоторые про себя удивились бездействию парфян, но не стали говорить об этом вслух. Да и не до разговоров было.

Тем временем легионеры все настойчивее напоминали, что давно прошло время обеда и не мешало бы перед битвой набраться сил. Красс разрешил пить и есть, но не покидая строя. Ни о какой горячей пище не могло быть и речи.

Парфяне продолжали терпеливо ждать, пока римляне утолят голод сухарями из пшеничной муки и запьют водой из Балисса.

— Проконсул, — обратился Октавий к Крассу, — парфяне не спешат в битву. Разумней было бы и нам разбить лагерь и дать возможность легионерам отдохнуть до завтрашнего утра. Ведь они на ногах с середины ночи.

— Похоже, Октавий, у нас нет выбора, — негромко промолвил Красс. — Сурена тотчас нападет на нас, едва мы попытаемся уклониться от битвы. Начнем же битву первыми, как всегда делали наши предки.

По знаку Красса железная труба подала сигнал к наступлению. Этот сигнал по всему войску передали рожки манипулов.

Лагерь парфян также оживился. Враги начали колотить в обтянутые кожей полые инструменты, которые вдобавок были обвешаны медными погремушками. Леденящие душу низкие звуки, как бы смешение звериного рева и раскатов грома, обволокли римские легионы. Одновременно с первыми звуками катафрактарии взобрались на коней с помощью оруженосцев, приняли у них длинные копья и сбросили покровы с доспехов.

Живой клин, подобный пламени, предстал перед римлянами — всадники в шлемах и латах из ослепительно сверкавшей маргианской стали, их кони в также старательно начищенных медных и железных чешуйчатых латах.

Гай Кассий с тревогой и восхищением смотрел, как неторопливо, соблюдая строй и сияя на солнце, движется тяжелая конница Сурены. Казалось, что огромный монолит, скала оторвалась от горы и надвигается на римлян.

Катафрактарии были на Востоке и прежде, но использовались они в основном в качестве почетной свиты полководцев и царей. Были они у понтийского царя Митридата Евпатора, который вел бесконечные войны с Римом. Владыка Понта упорно пытался противопоставить римским легионам свою пехоту и очень поздно понял превосходство тяжелой конницы. И лишь парфяне сумели создать из неуязвимых всадников силу, державшую в страхе всех соседей. Один лишь вид этой сверкающей зловещим блеском живой крепости обращал в бегство войска противника. И теперь парфяне надеялись остановить победоносное шествие римлян с помощью этой силы.

Немногие народы могли похвастаться тем, что видели бегущих римлян. Легионеры, подбадриваемые легатами, военными трибунами и центурионами, упорно шли навстречу несущейся железной армаде. Сказать, что легионеры нисколько не испугались неведомых катафрактариев, что на них совершенно не произвела впечатления дикая музыка парфян, было бы неправдой. У несчастных гастатов[25], составлявших первые ряды легионов, от страха глаза вылезли на лоб, лица стали бледными, у многих тряслись колени и руки. Но они упорно шли вперед, и не только потому, что римлянин не должен отступать, но еще и потому, что сзади на них напирали более опытные и храбрые принципы и триарии. При необходимости они подталкивали новобранцев острыми мечами, зорко следя, чтобы те держали строй.