И Пенка вдруг посмотрела на меня, молча, внимательно, каменным взглядом ожившей на кладбище статуи, и в эту долгую, жуткую секунду мир словно слегка качнулся и при этом стал ярким, необычайно резким, наполнившись новыми, едва слышными звуками и странными оттенками привычных цветов. Воздух стал едва заметно кисловатым, с легким, как будто электрическим привкусом, но все тут же прошло.

– Ты, Лунь, помнишь. Ты знаешь, – сказала Пенка, опять привычная, своя, почти родная, коснулась руки. – Я тебе верю, сталкер Лунь. От тебя хорошо. Теперь я жду. Я слушаю ночью.

– Все хорошо, сталкер? – Хип обеспокоенно посмотрела на меня. – Все в порядке?

– Да, да, стажер, порядок. Это, видимо, просто усталость. – Я взглянул на экран ПМК. – Пятый час. Лето, темнеет поздно, но все-таки выход надо перенести на завтра. Выйдем на рассвете. Сейчас обживаться, разложить припасы, всем проверить оружие, подготовиться.

– Добро, Лунь. Мне и впрямь нужно немного времени, чтобы настроить приборы, – согласился Проф. – Нужно выставить на «Шелесте» экспозицию местными полями, это займет несколько часов, и немного поработать с датчиками.

– Хорошо. Хип, я сейчас спать до одиннадцати вечера, потом сменю тебя на ночное дежурство. Выход в пять утра. Всем до этого времени выспаться и быть отдохнувшими.

На втором этаже вдоль стены стояли деревянные нары с толстыми ватными матрасами. Не сбрасывая «Кольчугу», я завалился на комковатый, волглый матрас и закрыл глаза. Сон пришел незаметно.

Хип разбудила меня немного позже одиннадцати – видимо, решила дать мне выспаться. Немного пожурив стажера: «Балованный сталкер до первой аномалии ходит», я заступил на дежурство. Пенка, похоже, не спала. Она всю ночь так и простояла неподвижной статуей у маленького мутного окошка, вслушиваясь в ночь, в одни только ей понятные сигналы. Ближе к половине четвертого я «обработал» ведро действительно тухлой воды из подвала, и «перстень» не подвел: в котелке над крошечным тлеющим костерком вскоре булькала каша. Зарядив в горячую гречку две банки тушенки и накрыв котелок крышкой – пусть настоится, – я выбрался на крышу, стараясь не сильно греметь засовом.

Над мертвым городом рождался рассвет. Небо на севере, за призраками высоток, в серебре высоких, разорванных лентами облаков уже посветлело, налилось золотом, хотя солнце еще не выглянуло. Над мокрым от росы асфальтом стелился низкий туман, и пахло холодным, влажным битумом от крыши, землей и особым утренним городским духом. Если бы не глухая, совершенно мертвая тишина, от которой даже шипело в ушах, я мог бы решить, что город просто крепко спит, но скоро в выхлопах машин, звонках трамваев и тихом говоре еще сонных людей Москва пахнёт ярким кофейным выдохом и протрет стеклянные глаза, встречая новый день. Но солнце уже появилось, медленно выплывая из-за частокола далеких зданий, а город по-прежнему молчал. Лишь отголоском ночного кошмара откуда-то издалека прилетел долгий, звенящий вой, заблудившийся в высотках и отраженный эхом. И в ответ ему совсем рядом, за гаражами, кто-то начал смеяться, механически, неестественно, словно заводная игрушка, чередуя блеющий хохот длинными влажными всхлипами. Я поднял Хакер к плечу и отступил к двери, но звуки смеха затихли, сменившись удаляющимся похрустыванием бурьяна.

«Жаворонок» Проф уже не спал. Набрав в крышку походного котелка горячей каши, он с расстановкой завтракал, заодно просматривая на ПМК сводки сталкерских новостей.

– Лунь, доброе утро! Замечательно у вас вышло с кашей, браво! Я прямо вспомнил студенчество, Карелию, костер… чудные были времена.

– Это не мне спасибо, профессор. – Я улыбнулся. – Тушеная свинина, весь секрет в ней, поверьте. Сибиряк белорусской тушенкой поделился.

– Однако. Тем не менее спасибо, сталкер. Горячий завтрак – то, что надо.

– То, что необходимо, Проф. Сколько мы сегодня будем идти до привала, сколько искать безопасный схрон, никто не знает. Не приходилось бывать в этой Зоне. Вон даже Пенка все ее слушает, понять хочет.

Пенка, услышав свое имя, отвернулась от окна.

– Доброе всем утро. Привет, Лунь. Привет, Проф. Хип спит еще.

– Здравствуй, Пеночка. Как насчет каши с мясом? Горячая.

– Каша хорошо. Мясо люблю. – Пенка не заставила себя уговаривать.

Засыпав в термос горсточку черного чая и немного сахара, я залил его кипятком под самую пробку, напоследок плеснув в напиток немного «битума» из фляжки. Проснулась Хип и перед тем, как приняться за кашу, в том же котелке, где оставался кипяток, сварила кофе, который залила уже в свой термос. По схрону разошелся приятный, домашний аромат утра. Ровно в пять, последний раз проверив снаряжение, оружие и рюкзаки, чтоб ничего не упиралось в спину, не звенело и не утягивало, я дал сигнал к выходу.

«Шелест-2» в нагрудный карман и перевести в режим широкополосного сканера. Техника эта не сказать чтоб по последнему слову, но, по слухам, самая ходовая это была модель, надежная, уже обкатанная. Хакер под правую руку, в пристегивающийся поясной подсумок – десятка полтора крупных гаек с тонкими пластиковыми хвостами. Выдох. И первый шаг первой моей ходки в Город. И сразу, рядышком с запертым «нашим» гаражом, на пыльный асфальт – сигарета сломанная, рафинада кусочек, галета и капля крепкого, на множестве особых трав и корней, «битума».

– Здравствуй, Зона. Принимай гостей, мы снова пришли к тебе.

– И если что не так, ты уж нас прости. Не по злобе мы, а по глупости, – тихим эхом отозвалась Хип.

И сталкер Проф, ученый, профессор Игорь Андреевич Зотов, немного кивнув, положил на дорогу маленький бутерброд с сыром, освободив его от пленки, и тоже плеснул из фляжки – надо же, обзавелся, я и пропустил этот момент.

– Здравствуй, Зона. Извини, что не верю в то, что можешь ты слышать нас, но мне простительно, я ученый, хоть и сталкер. Однако я уже не могу по-настоящему сомневаться, Зона, мой скепсис здорово расшатан в последнее время. Так вот… ты уж, пожалуйста, пропусти нас и выведи назад живыми. Не для себя мы стараемся, не для наживы. А если что не так, прости. То и правда, что не по злобе мы, а уж глупости человеку всегда не занимать было.

Несколько секунд было настолько тихо, что я уж испугался – не ответила Зона, промолчала, а это паршивая, ох какая паршивая всегда была примета. Сколько раз бывало, что поворачивал назад опытный бродяга, не услышав «правильного» треска веточки или далекого хлопка аномалии.

Но зашумел в мертвых кронах тополей свежий утренний ветерок, хорошо зашумел, с глухим перестуком голых ветвей, пробежала по асфальту легкая поземка травяного сора, и в небольшом вихре взлетел обрывок пластикового пакета у старой мусорной кучи.

Ответила.

– Так, товарищи. Я иду первый, смотрю дорогу. Хип, ты справа от меня на два шага, и это твоя сторона. Проф, соответственно, слева. Пеночка, ты у нас внимательная, будешь замыкающей, следи за тылами. Двинули.

Шелестя ленточкой, по пологой, длинной траектории улетела вперед гайка, и начался небыстрый наш, осторожный путь. Потянулись мимо разрушенный, проваленный внутрь торговый комплекс, над которым медленно, плавно кружили в воздухе неровные, ощетинившиеся арматурой ломти бетона. Вот и первая высотка, яркая, красивая, сияют солнечные блики в стеклах, чистая, никак не сказались еще на ней два года Зоны. Заварены двери подъездов, нет машин возле газонов, ржавеют брошенные «ракушки» – значит, уехали отсюда жильцы, и даже, хочется думать, успели, миновали страшную пробку на выезде. А по левую руку – лес Битцевский. Почернел, вымер, ни одного зеленого листка нет, ни одной живой ветки. Высохли на корню деревья, прожарило их аномальной Вспышкой насквозь, и все, что осталось на память, – отпечатанные на высоких зданиях тени когда-то живых крон, словно карандашной штриховкой на выбеленном бетоне. Пусто под деревьями, ни травинки, и земля странная, белесая, коркой взялась в густой сетке трещин. Только по опушке, местами, почти подступая к тротуару, пролезли молодые «крюгер-кусты» – узловатые, перекрученные, все в мелкой не то хвое, не то жестких серо-зеленых листочках. И не шипы на нем, а семисантиметровые острые крючья на этих узлах, все в мелких зазубринах, тонкие и крепкие, как рыболовные тройники. Любой комбез, кроме «Кольчуги», в хлам за полчаса по таким зарослям можно уделать, а если под кожу такой крюк засадил, то и зуд гарантирован, и нагноение. Старый знакомый, гадость этакая. А по тротуарной плитке еще какой-то цвет выполз, длинные такие, тонкие плети, все в мелких желтых пятнах и серебристом волосе. Далеко тянется, целой сетью, даже местами зацвел, мухи какие-то, мотыльки мелкие на нем, значит, вроде бы не опасно. Флора в Зонах чудит, зрелище привычное.