– Ваша работа?

– Моя.

– Будем явку с повинной оформлять?

– Если можно…

– Конечно можно. Мотив?

– Личная неприязнь.

– Конкретнее!

– Он назвал меня «дурашкой».

– Не верю. Вы не дурашка, вы убийца! Скажите лучше правду!

– Он не пускал меня на свидание к любимой женщине!

– А вот теперь верю! – кивнет опер, с интересом глянув на Наталью Павловну, все еще стоящую у дверного косяка. – Вы бы шли домой, гражданочка!

– Я найму тебе лучших адвокатов! – крикнет она, теснимая участковым. – Я буду ждать!

– О чем вы опять задумались?

– Об убийстве… – сознался автор «Роковой взаимности».

– О каком еще убийстве? – не понял режиссер.

– Обыкновенном…

– Так-так-так, – Жарынин, снова приоживший после пива, забарабанил пальцами по тумбочке. – Убийство. Неплохо! Включаем мыслеройные машины и двигаемся в этом направлении. Кого-то должны убить. Это хорошо. Это правильно. Но кого? Юлию жалко. Костю не жалко, но зачем? Варя молодая еще. Детей в кино вообще убивать нельзя. Ксения и так скоро умрет от пьянства. Остается – Борис. Кто и за что его убивает? Думайте!

– Знаете, Дмитрий Антонович, у меня есть одна идея. Я готов ее вам изложить завтра утром. Могу письменно, – веско произнес Кокотов, ощущая в голове сосущую пустоту, какая обычно бывает в голодном желудке.

– Почему же не сейчас?

– Мысль должна дозреть. И если вы дадите мне сегодняшний вечер на размышления…

– Не дам! – Игровод посмотрел на соавтора с иронией строгого родителя, ведающего все простодушные хитрости своего младенца. – Что вы мне врете, как депутат избирателю? Думайте! Немедленно! Вслух. Ну!

– Но это еще очень сыро… – соврал, борясь за свое счастье, писодей и незаметно посмотрел на часы: была уже половина седьмого.

– Ничего, что сыро. Я с вами!

«Господи, – подумал раздавленный Андрей Львович. – За что, за что мне все это? Чем страдать с этим пьяным самодуром, лучше сочинять вместо Ализонова чепуху про мозг Иллариона! И ведь сюжет беременная студентка неплохой придумала… Стоп, Андрюша, стоп! – Сам к себе да еще с особенной маминой интонацией он обращался очень редко, только в минуты страшного волнения или вынужденного мужества. – Тихо! Только не спугни, Андрю-юша!..»

И тут случилось чудо: из этого мысленного вопля, точнее сказать, «мыслевопля», вдруг мгновенно, точно огромный яркий букет бумажных цветов из сухонького кулачка фокусника, выскочила вся история убийства Бориса до последних мелочей. Казалось, Кокотов ее вынашивал, выдумывал, выстраивал не один день.

– Видите ли, Дмитрий Антонович, – начал писодей, стараясь придать голосу эпическое спокойствие. – Если наш Борис – олигарх, значит, у него есть враги. Isn’t it? – от страшного напряжения он перешел на английский, которого почти не знал.

– Of course! – подтвердил Жарынин. – Недаром Сен-Жон Перс говаривал: «Богатство – это узаконенное преступление!» Ну и что с того?

– Бориса хотят убить.

– За что?

– Не важно.

– Кто?

– И это не важно! – Андрей Львович почувствовал себя Жарыниным. – Да хоть одноклассник, которому он не дал списать на экзамене…

– Нет, лучше – одноклассник, который всегда давал ему списывать, а Борька, разбогатев, пожалел ему штуку баксов на бедность. Знаете коллега, если бы я был одноклассником Вексельберга, мне бы тоже захотелось его убить. Ведь, согласитесь, есть какой-то предел обогащения? Скажем, десять миллионов евро.

– Пять, – поправил экономный литератор.

– Хорошо, пять. Далее: создаем Всемирную чрезвычайную комиссию по борьбе с аморальным богатством (ВЧК БАБ), которая вместе с «фискалами» отслеживает рост состояний, и как только лимит превышен, на дом к оплошавшему нуворишу выезжает специальное подразделение «Омега-Минус», тихо снимает охрану, входит в кабинет: «Вы такой-то?» – «Да, а в чем дело?» – «Вы нарушили мондиальный закон “О пределах личного обогащения”». – «Нет, это ошибка! Меня подставили…» – «Ошибки быть не может!» – «Я вызову адвоката!» – «Не надо адвоката!» – и бац в лоб из “Макарова”. – Честь имеем!» А утром портретик в газетах с наставительной надписью: «Он не умел считать деньги!». А как сосчитаешь? Особенность бизнеса состоит в том, что никогда до конца не знаешь, сколько у тебя денег. А ВЧК БАБ знает. Весь мир, коллега, изменится невероятно! Вообразите, едва только ваши накопления приблизятся к роковой черте, вы начнете нервничать, не спать ночами, соображая, как избавиться от опасных излишков и не получить пулю в лоб. Жена будет рыдать, прося не покупать ей новую шубу, любовница в ужасе отшатываться от дареных бриллиантов. Ведь все считается, все – до карата и норковой спинки! А сами вы станете метаться из одного детского дома в другой, умоляя принять добровольные пожертвования, чтобы отправить соответствующую справку в ВЧК БАБ. Цунами благотворительности захлестнет человечество, Черная Африка наестся досыта. За редкими, как розовые фламинго, нищими будут гоняться толпы миллионеров, плача и требуя: «Возьми миллион, будь человеком!» В каждом мусорном контейнере легко отыщется два-три нераспечатанных банковских брикета. Люди снова потянутся к станкам, кульманам, в поля и огороды, возвращаясь к счастью низкооплачиваемого труда… Зачем рисковать жизнью ради денег, когда можно встретить румяную зорю с косой в руках по пояс в росе? Ну, как вам?

– Занятно, – сухо отозвался Кокотов. – Но прошу вас больше меня по пустякам не перебивать!

– Извините, коллега, замечтался.

– Итак, Бориса хотят убить и, конечно, не одноклассники. Он кому-то мешает, очень мощной структуре. Возможно, власти…

– Это вы бросьте! Нашей власти мешает только народ.

– А если он решил пойти в политику, в Кремль? – предположил писодей.

– Посадят за неуплату налогов. Нет, его хочет убрать конкурент!

– Согласен. И тут начинается самое главное. Конкурент должен найти исполнителей, очень серьезных.

– Самые серьезные – это «Киллвипсервис». Кстати, обратите внимание, коллега, каков язык этих пуританских англосаксов! Он словно нарочно приспособлен к тому, чтобы болтовня не отвлекала от работы. Попробуйте то же самое сказать по-русски – получится: «Служба ликвидации особо влиятельных особ» Ну кто обратится в такую фирму за помощью?! Никто. Другое дело – «Киллвипсервис». так и хочется кого-нибудь заказать!

– Слово… – пробормотал Кокотов.

– Какое слово?

– «Служба ликвидации особо влиятельных особ» – сокращенно «СЛОВО».

– Гениально! Поварская улица. Доходный дом начала ХХ века в стиле модерн, давно избавленный от коммуналок и выкупленный под офисы. Рядом с тяжелой дубовой дверью дюжина золотых табличек, а среди них затерялась скромнейшая, с деликатными буковками: ЗАО «СЛОВО». Небольшой офис на четвертом этаже, куда поднимает старинный лифт с кованой решеткой в стиле «ар нуво». В офисе обстановка дружной частной редакции: молодые интеллектуалы сгрудились над столом, заваленным фотографиями Бориса, газетными вырезками, журналами с его интервью. Есть там и «Умный рынок», который принесла домой Варя. Первое впечатление – они срочно готовят к печати книгу о нашем герое. Или же собирают на него досье, чтобы продать конкурентам. Они, кстати, так его и называют: «наш герой». «А что там наш герой? Что нового у нашего героя?» До самого последнего момента мы не догадываемся, что это убийцы. И только…