шерсть молодой грис казалась серебряной. Не белой, как у некоторых, а невероятного, чудесного оттенка. Жеребенок родился в табунке вблизи гор и был приведен в Асталу в подарок. Еще необъезженная, грис косилась на сочный стебель в руке Киаль, доверчиво позволяя гладить себя по носу.

Ахатта улыбался, глядя на внучку — та радовалась подарку с непосредственностью ребенка. Грис красивая, но слабенькая, некрупная — только женщину и возить; а Киаль редко ездит верхом. Зато можно быть спокойным — о красавице внучка позаботится.

Младший внук вынырнул из кустов почти бесшумно, только хрустнул сучок.

— Она моя, — положил руку на мохнатую шею; животное вздрогнуло и попятилось. Он удержал, нажимая сильнее, впился пальцами в шерсть.

— Куда тебе! — сердито сказала Киаль. — У тебя все есть. Она будет моя!

— Киаль говорит верно, — заметил дед. — Это животное для тебя бесполезно. Погляди — она не сможет бежать быстро и долго. Она всего лишь красива — неужто ты станешь отбирать украшения сестры?

Юноша с сомнением перевел взгляд на девушку, но руку с холки грис не убрал.

— Если и уведешь сейчас, все равно заберем, — поспешила дополнить Киаль. — Чтобы не думал, что все тут принадлежит лишь тебе.

— Неужто? — тихо и чуть хрипло спросил младший брат, и дыхание его участилось.

— Да! — отрезала Киаль, чувствуя за собой поддержку деда.

Чуть приподнялась верхняя губа Кайе:

— Ну, возьмите! — и выбросил ладонь в сторону, к морде кобылицы, напугав животное. Грис взвилась на дыбы, острые копыта ее забили в воздухе, одно просвистело у виска Киаль. Ахатта выдернул растерявшуюся внучку из-под самых копыт:

— Прекрати! — крикнул он, прикрываясь “щитом” от перепуганной кобылицы, которая кидалась то вправо, то влево.

— Как хочешь, — Кайе шагнул вперед, увернувшись от копыта, дернул грис за ногу, к земле, и, когда та упала, мигом оказался сверху и свернул ей шею.

— Ты… тварь! — закричала Киаль, из глаз ее брызнули слезы, хоть в почти восемнадцать весен уже стыдно плакать. Юноша хмуро посмотрел, не поднимаясь с земли — точнее, с туши недавно великолепного животного.

— Ты сказала — она будет твоя. Что же не защитила? А я мог взять ее или убить. Поняла?

Вечером того же дня Хлау, доверенное лицо дома, широко шагал по песчаной дорожке.

Хлау только что отпустил гонца, и теперь шел быстро, спеша доложить главе Рода новости. Новости были так себе — северяне неожиданно заартачились и подняли цены на зерно и пещерные водоросли в Уми — значит, скоро и в Чема последует то же. А может, и нет.

— Эй! — веселый юношеский голос. Кайе перемахнул через изгородь, широко улыбнулся. — Ты чего такой недовольный?

— Дела внешние, али, — раздосадовано откликнулся Хлау. — Вряд ли тебе это интересно. Будь они неладны.

— Говори же, я должен знать! — сказал Кайе совсем по-мальчишески. — Дед так старается меня научить.

— Я тороплюсь…

— Пойдем тут, — кивнул в сторону своего крыла. — Дед сейчас направился к матери, так будет короче…

Хлау свернул на предложенную дорожку. Принялся рассказывать на ходу; скоро очутились возле крыльца Кайе. Напрямик через сад — и будут покои женщин. Хоть еще не все рассказал, шагнул было вперед.

— Погоди, — юноша удержал за локоть. — Здесь договаривай. Я не побегу за тобой туда.

— А что еще говорить? Они обнаглели совсем. Будто с цепи сорвались, отказываются рассчитываться по старому.

Он взад и вперед заходил по дорожке, мимо широких ступеней крыльца.

— По мне так пусть катятся в самое жерло вулкана, но, Бездна, чего они добиваются? Ссоры? — рубящий жест: — Дети червей! Зачем — и почему именно сейчас? Может быть, дед твой все растолкует, и…

Прекрасная выучка синта — руку отдернуть успел, когда острые ногти впились в кожу. Совсем звериные сейчас глаза смотрели в упор. Тихое шипение — тоже звериное.

— Ты что?!

— Я… — Кайе выдохнул, пытаясь придти в себя. Отдернул руку. Прижал ладонь к губам, замер. Хлау счел за лучшее прервать рассказ и уйти. Не туда, куда собирался.

— Али, мне нужно поговорить.

Къятта вскинул голову, потом встал — больно уж встревоженным выглядел Хлау.

— Что случилось?

— Погляди, — протянул руку. На предплечье еще не засохла кровь — четыре отметины от острых ногтей.

— Что это? — подбородком указал на отметины, ответ уже зная.

— Мы просто разговаривали. Он был… таким, как всегда. Вроде спокойным, больше того — веселым. Сам предложил идти с ним, поговорить. Через его крыло… А тут… могли быть и следы зубов, если бы я не отдернул руку вовремя.

— Тебя напугали эти царапины? — спросил нарочито небрежным тоном. — Я думал о тебе лучше…

— Али, ты понимаешь меня.

Къятта ощутил мгновенное желание придушить одного из вернейших людей Рода. Сдержался, ничем не выдав себя — Хлау не виноват. Малыш хорошо усвоил урок… он не смеет перекинуться, но зверь рвется наружу.

— Понимаю… Расскажи все, как было.

Встал, разглядывая алые следы на руке Хлау. Просто так — надо же куда-то смотреть. А помощник рассказывал скупо, но обстоятельно, не меняя тона, будто произошло нечто само собой разумеющееся.

— Почему, али? Он с детства привык, что я рядом. Что я сделал не так?

— Вы находились на его территории. Ты… стоило держаться спокойней. Резкие движения раздражают зверя.

— Да, он смотрел так, словно вот-вот перекинется. Нет, хуже. Никогда не видел у него таких глаз — в этом обличьи.

— Мог, да… — Къятта сжал зубы. — Мог… Скажи, ты бы справился со взрослым энихи?

— У меня при себе был чекели. Али… ты знаешь, что я могу.

Резкое лицо застывает, как маска.

— Ну конечно. Иди.

Хлау остановился на пороге:

— Али, раньше он не был настолько опасен для обитателей этого дома. И… он понимал, что он человек. Сейчас ему приходится напоминать.

Къятта шагнул к нему:

— А если бы тебя… выжигало изнутри, ты что бы попробовал? Плести венки из колокольчиков? Спасибо скажи, что он уходит под шкуру зверя — а не убивает Огнем!

— Али, тогда его уничтожили бы, — Хлау взгляда не отводил. — Чтобы сохранить Асталу…

— Что посоветуешь? — спросил тот более мирно.

— Он весь в себе. Был открытым