— Нам надо поговорить с вами, — сказал полковник.

— Да, да, пожалуйста, — Тимур искренне не понимал, о чем, собственно, могут тут беседовать с ним.

— Наш разговор не следует разглашать, — продолжал полковник Соколов.

— Конечно, я понимаю, — с живостью согласился Тимур.

В кабинете появился новый человек, при виде которого Тимуру Рахитову стало жарко: это был тот самый работник милиции, с которым он так неласково держал себя в ленинградской больнице.

— Капитан Пчелин, — представил вошедшего Соколов. — Вы, кажется, уже встречались?

Тимур молча кивнул, — в горле неожиданно пересохло.

— К сожалению, мы вынуждены вернуться к теме вашей беседы с капитаном Пчелиным, — несколько сухо продолжал Соколов. — Итак, почему вы не захотели сказать капитану Пчелину правду?

Тимур молчал.

Полковник Соколов попросил объяснить, зачем он приезжал в Ленинград, почему очутился, да еще в такой поздний час, в отдаленном районе. Тимур слово в слово повторил то, что ранее говорил Пчелину.

Он был деликатен, этот полковник-чекист: не прервал Тимура и не заявил ему прямо в лицо, что он здесь попросту врет.

Тимур ждал, что будет дальше.

— Вы украдкой шли за стариком, следили за ним… Вы знаете, кто он, его имя?

— Нет, не знаю. Я вовсе не следил за ним, — с подчеркнутой искренностью ответил Тимур.

— Вы следили за ним, может быть, по ошибке, но именно следили, — резко сказал Соколов, — зачем, должна же быть какая-то причина? Почему вы не сказали об этом капитану Пчелину и не хотите сказать сейчас здесь? — Тимур упорно молчал. — Допускаю, вы шли за ним по ошибке, но ведь на углу, когда он неожиданно для вас обернулся и подал знак, по которому вас оглушили, вы же отлично рассмотрели его, — почему же и об этом вы ничего не сказали? Почему вы так ведете себя, Тимур Рахитов? Объясните нам.

«Они отлично знали, как в действительности обстояло дело там, в Лешшграде, — дошло до сознания Тимура. — Что же еще им известно?» Он почувствовал, что во всем этом действительно кроется какая-то тайна, и пытался поскорее определить линию своего поведения в этой рискованной для него беседе.

— Я не совершил никакого преступления, — с деланой обидчивостью заметил он.

Полковник Соколов спокойно сказал:

— Если бы вы совершили преступление — с вами поступили бы иначе, вами занимался бы наш советский суд… Поймите, мы заинтересованы в том, чтобы помочь вам выпутаться из сложного положения, в котором вы, кажется, оказались. Я хочу, чтобы до вас дошло: речь идет не о том, чтобы вы нам оказали помощь и чем-то рисковали для нас — хотя это и является вашим гражданским долгом, — речь идет о том, чтобы помочь вам, а по моему твердому убеждению, вы, товарищ Рахитов, в нашей помощи нуждаетесь. Так не отказывайтесь же от нее.

— Я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, — пожал плечами Тимур. — Я ничего не знаю, понятия не имею, кто тот старик, и никогда с ним не встречался.

— В таком случае объясните нам, почему же при виде его вы сбежали с дачи Нарежных вчера? — Соколов внимательно наблюдал за своим собеседником.

Стало быть, им откуда-то известно и это, — Тимур ссутулился и еще больше замкнулся: нет, он не даст им поймать себя!

— Я не встречался с ним у Нарежных, — угрюмо буркнул он.

— Вы сбежали при виде его, — уточнил полковник Соколов. — Почему же вы испугались его? Ведь это ему следовало пугаться, завидя вас, а получилось наоборот. В чем же дело, товарищ Рахитов?

Тимур размышлял. Теперь было ясно — если он будет продолжать свое, ему все равно не поверят. Спасительная мысль пришла почти мгновенно. Притворившись крайне смущенным, он, заикаясь, еле выговорил:

— Хорошо, я скажу откровенно… Только прошу, товарищ полковник… Мне стыдно, если правду узнает одна девушка.

— Марина Нарежная?

— Да. Она будет презирать меня, а я люблю ее, — Тимур опустил голову.

— Мы слушаем вас, — напомнил Соколов.

— Я пришел туда… Меня интересовал другой человек, он был одет в форму советского полковника… Он сказал: «Я от отца Геронтия», — и ему открыли дверь, — сбивчиво объяснял Тимур Рахитов, холодея при мысли, что ему могут не поверить и на этот раз, и боясь, что вот сейчас он может случайно проговориться насчет Ирэн Грант — и тогда придется рассказать все-все, а этого он не хотел, не мог…

— Он сказал: «Я от отца Геронтия», — и ему открыли дверь, — топтался на одном месте Тимур.

Чекисты молчали, слушали, внимательно смотрели на него.

История Тимура в новой версии выглядела так: на Ленинградском вокзале он случайно обратил внимание на незнакомого полковника, который как будто прятался, делая вид, что читает газету «Известия», очень долго сидел так на скамеечке, а потом сорвался с места и, озираясь, на ходу вскочил в вагон скорого поезда, — по просьбе Соколова Тимур обстоятельно описал внешность заинтересовавшего его полковника. Почему-то, Тимур сам не знает почему именно, человек этот показался ему подозрительным. Неожиданно в Тимуре взяло верх мальчишество, и он, к стыду своему, принялся играть в шпионов и сыщиков: не долго размышляя, сердясь, что подозрительный незнакомец «провел» его, бросился на аэродром и… все остальное товарищу полковнику известно. Поняв, что он стал жертвой своей мальчишеской выходки, для которой к тому же не было никаких разумных оснований, выходки, закончившейся для него печально, Тимур решил скрыть от родных и друзей свой визит на берега Невы. Да, это верно — вчера на даче Нарежных он заметил того старика, наверное, достойного человека — плохих людей Нарежные не принимают, — пришел в отчаяние, что его несолидная выходка станет известна и, таким образом, он «потеряет лицо» в семье любимой девушки, на которой мечтал жениться. Вот и все! Лица чекистов прояснились.

— Давно бы так, а то задаете нам загадки, — благодушно улыбаясь, сказал полковник Соколов. — Насчет девушки не беспокойтесь, мы ей о ваших «подвигах» не скажем. Впредь будьте осмотрительнее — мальчишество иногда до добра не доводит. Мы беспокоились за вас, а на поверку вышло — беспокоиться-то и не о чем.

Пропуск отмечен, Тимур распрощался и ушел, ушел в полной уверенности, что удачно придуманная им история оказалась правдоподобной.

На докладе у генерала Тарханова Соколов откровенно признал — профилактики не получилось. В процессе беседы с юным Рахитовым дело приняло серьезный оборот и совершенно отчетливые контуры.

— Операция «Шедоу»?

— Да, товарищ генерал. Как только Тимур Рахитов стал рассказывать нам свою басню — сделались очевидными весьма важные для нас обстоятельства… Разведка Аллена Харвуда, видимо, убеждена, что мы ничего не знаем о ее агенте Мордехае Шварце, и решила использовать его, заслав на нашу территорию.

— Этот шаг разведки доказывает: молодчики Харвуда не подозревают о провале маршрута «Дрисса», о разоблачении нами Софьи Сатановской и ее дядюшки Мордехая Шварца, — заметил Тарханов.